— Ага, Валька…

— Все путем у него?

— Да нормалек, вот скоро женится! В «Прагу» звал, в октябре свадьба. Мы вожатыми в лагере вместе работали, но я потом, видишь, навернулся и пришлось закончить с педагогической деятельностью.

— Ну ничего, до свадьбы заживет! — довольно потер руки отец. — Молодец твой приятель! Еще одним женатиком станет больше! И ты давай, от него не отставай! Семья — это здорово! Я как-то сразу заметил, что он однолюб. Держу пари, что если бы у нас ничего не выгорело, он вообще никогда не женился бы. Знаешь, есть такая категория людей, которые любят всю жизнь одного человека. А что в этот раз? Опять меняешь ход истории? Дай угадаю: тебе какая-то девчонка приглянулась, а она замужем, так? Вот ты и хочешь повернуть время вспять, чтобы влюбить ее в себя?

— Да, о девчонке речь, — я решил выложить отцу все, что знаю. — Угадал. Ты прав, надо снова вмешаться в ход истории, хоть и непросто это сделать. Только амурные дела тут ни при чем. И ребенок она совсем по сравнению со мной, так что речь не об этом. Просто помочь надо. Кажется, пострадал невинный человек.

— А что случилось? — отец мигом нахмурился и сменил тон с насмешливо-беззаботного на серьезный.

— Видишь ли, Миша, — я помедлил… — дело давно было. Девочка одна пропала, в лагере, где я работал. Там и приятель мой, Валька, сейчас. Только он до конца смены остался, а я уехал. Мне с фонарями и сломанным зубом не кайфово как-то перед пионерами светиться.

— Так а дело-то в чем?

— В общем, Вика эта — девочка симпатичная, стройная, красивая. Все парни в лагере за ней бегали. А встречаться она в итоге начала с каким-то местным хулиганом. Ну не то что бы совсем уж хулиганом, скорее, обычный парень с улицы. Ну, ты понимаешь, о чем я.

Отец кивнул. Как парень, выросший в обычным школьном дворе и посещавший в детстве самую обычную советскую школу без всяких уклонов, он хорошо понимал, о чем я говорю. Я продолжил свой рассказ, и отец все это время слушал меня, не перебивая.

— В общем, взяли Серегу за жабры, — закончил я свое длинное повествование. Чалится он сейчас где-то на северах. То ли под Архангельском, то ли еще где. Вызволять надо парня. Хочу все переписать так, чтобы он вообще никогда не оказывался там, где сейчас. Я хотел было свидания с ним добиться, разузнать, что да как, да куда там? Я ему никто, он меня вообще не знает.

— Слушай, а фамилия этого Кольки не Фокин случаем? — заинтересованно спросил отец, по старой привычке вертя на столе монетку ребром. Он это делал всегда, когда ему в голову приходила какая-то интересная мысль.

— Не знаю, — растерянно сказал я. — Я вот за что купил, за то продал… Валька мне эту историю поведал, когда мы во время пересменка в комнате убирались.

— Ты бы узнал, — посоветовал отец. — Есть у меня кое-какие мыслишки по этому поводу. Но надо проверить. Без тебя мне тут не обойтись. В вашем лагере телефон-то есть?

Два дня спустя я снова сидел в той же уютной комнатке с торшером, румынской стенкой и ковром на стене и усердно молотил пальцами по клавишам. За это время мы с отцом провернули колоссальную работу. Для того, чтобы поменять сценарий, мне нужно было знать в деталях. что произошло. Поэтому отец пошел выяснять кое-что по своим каналам, а я позвонил в лагерь, где совсем еще недавно работал вожатым. Да уж, не поперло мне на педагогическом поприще, ничего не скажешь…

Едва выпала такая возможность, я тут же позвонил в лагерь. Телефонных аппаратов во всем лагере было два. Один стоял в кабинете директора лагеря, другой — в комнате, где обычно сидела Галя. Мне несказанно повезло: у Гали на щеке вдруг появился огромный флюс, и она, несчастная и заплаканная, умотала в город первой же электричкой, чтобы не попадаться на глаза пионерам. Поэтому Валька, у которого выдалась свободная минутка, рад был со мной поболтать. Была бы в лагере Галя — точно из вредности не пустила бы меня к телефону.

— Короче, — тараторил мне в телефонную трубку Валька, — у Коляна-хулигана действительно была фамилия Фокин, — продолжал Валька. — Я у поварихи нашей спросил, она в ту смену работала, запомнила. Дело-то громкое было, не одну смену еще обсуждали, и пионеры, и работники лагеря…

— А дальше? — поторопил я приятеля.

— В общем, выяснилось вот что: в тот вечер ему кто-то из мелких пацанов по приколу штаны пастой измазал, вот он и бегал по лагерю, орал: «Убью!». Он же штаны час целый гладил, а до этого стирал сам, хотел на свидание к девочке в цивильном виде пойти. Понять его можно, конечно. Опоздал, конечно, пока другие штаны искал, заявился на место встречи, а зазнобы его уже и след простыл. А кто-то из девчонок донес потом начальству, и выглядело все так, как будто он Вику убивать собирается за то, что на свиданку с ним не пошла. Короче, сейчас бедолага срок мотает где-то под Архангельском, в колонии строгого режима. Небо в клеточку, друзья в полосочку. Бр-р, врагу не пожелаешь. И его жаль, и девчонку жаль…

— Ладно! — прервал я Вальку. — Спасибо тебе большое, друг! Кстати, а твоей зазнобе я все передал. Все, как и ожидалось: сидит дома у окошечка, утирает платочком слезу, вышивает на пяльцах и ждет тебя.

— Отлично! — повеселел приятель. — Не знаю, правда, кто такие эти «пяльцы». Скоро смена закончится, сам к ней нагряну с цветочками. Все, давай, я побежал, у нас полдник! Покедова, друг!

— Ну? — спросил отец, заходя в прихожую со свежей порцией орешков со сгущенкой, приготовленных его женой и — по совместительству — моей будущей мамой. — Разузнал что-то у своего приятеля?