На ней клетчатая рубашка, завязанная узлом на животе, и короткие джинсовые шорты, подчёркивающие стройность ног и округлость бёдер. От одного взгляда становится трудно дышать — и тяжесть в паху ощущается особенно отчётливо.

Я чувствую себя на взводе. Заряженным до щелчка. В теле и в мыслях — гул. Всё внутри работает на перегрев, в том числе и кровь. Кажется, ещё пара лишних секунд — и меня просто вынесет.

Разумеется, это не ускользает от Яра.

Все его шутки, аккуратно сводящиеся к тому, что мне не помешало бы трахнуть Настю, звучат с той самой интонацией, от которой чешутся кулаки. Не по-настоящему — просто чтобы сбить ухмылку. Он слишком точно попадает в суть. Ошибается только в объекте.

— Саш, а хочешь, я тебе погадаю? — спрашивает Настя, подползая на коленях к моему креслу и устраиваясь у моих ног.

Я протягиваю ей руку и откидываюсь на спинку, ритмично покачиваясь. Вода со льдом в пластиковом стакане, зажатом в другой руке, уже давно превратилась в чай.

Настя берёт мою ладонь, разворачивает и, нахмурившись для убедительности, проводит пальцем вдоль главной линии. Затем — по диагонали, слегка надавливая. Не знаю, что она делает, но это приятно, и отталкивать не хочется — да и вообще, я не привык так обращаться с девушками.

— Ясно-о, — тянет она. — Тут у нас бурная жизнь с перепадами. Но долгая. До девяноста дотянешь — если, конечно, не полезешь туда, куда не стоит.

Смещает палец и ведёт дальше, по следующей линии.

— А вот это… любовная. Похоже, ты сам не до конца понимаешь, чего хочешь, Саш. Или понимаешь — но делаешь вид, что сейчас это не вовремя.

Я поднимаю взгляд, чтобы привычно контролировать прокурорский шатёр — и в грудь со всего размаху прилетает. Потому что в этот момент Оля смотрит прямо на меня. Не мимо, не вскользь. В точку. Прямо, сука, в цель.

Она бегло пробегается по моему лицу, потом по телу — и замирает на Насте, всё ещё устроившейся у моих ног.

Курносый нос морщится, губы сжимаются в тонкую линию.

Руки скрещены на груди, поза упрямая. Я бы сказал — воинственная. Кажется, я читаю её без слов. И в этих словах нет ничего хорошего.

Я бы объяснил ей лично, что в этой встрече действительно нет никакой постановки — просто случайность, выбившая из равновесия, если бы не десяток чужих глаз. Очень внимательных глаз.

Наш зрительный контакт длится всего несколько секунд, после чего Оля отворачивается и продолжает разговор с собеседницей, взяв бокал со стола. Она выглядит невозмутимой, но подбородок вздёрнут, а движения — чуть резче, чем должны быть.

Я ещё не раз на неё посмотрю — и это очевидно не только мне, но и ей, несмотря на то, что дистанция между нами — космическая.

Когда Илья предлагает поиграть в волейбол на площадке, расположенной чуть в стороне от основной зоны — ближе к бару, я соглашаюсь. Это проще, чем сидеть без дела. Да и становится ясно: уезжать отсюда быстро я не собираюсь. По крайней мере — до тех пор, пока не увижу, как первой уедет Оля.

Одежда, в которой я приехал поздравить друга, не совсем подходит под формат праздника — джинсы быстро начинают парить. Поэтому, прежде чем выйти на площадку, я достаю из машины спортивную сумку и переодеваюсь в шорты и белую футболку в доме, который Яр арендовал на сутки.

У меня есть от него ключ, и время от времени в голове мелькает мысль: если понадобится тишина или разговор без лишних ушей — это место подойдёт идеально.

Помимо нашей компании, к игре присоединяются ещё несколько гостей с базы. Лица незнакомые, но настроены дружелюбно.

Сыграть с прокуратурой было бы куда острее, но для этого им сначала нужно выйти из своего шатра — а они, похоже, намеренно держатся обособленно.

В команде, за которую я играю, — и Яр, и Настя. У меня — переизбыток сил и энергии, и волейбол оказывается отличным способом стравить лишнее. Он работает как клапан: выпускает напряжение, не разрушая ничего вокруг.

Через пару раундов я ловлю себя на том, что чувствую себя… почти нормально. А ещё спустя один — боковым зрением улавливаю, как мимо площадки по траектории к бару проходит Оля.

Мы взрослые, вменяемые люди, которые прекрасно понимают последствия — и всё равно ведём себя так, будто на нас это не распространяется.

Я ощущаю себя пацаном — потому что, когда она идёт мимо босая, в коротком топе, зарывая пальцы ног в песок, внутри всё срабатывает как на автопилоте: жар, пульс, глухой толчок под рёбрами.

Взяв тайм-аут, я нахожу умывальник и, закинув футболку на плечо, поливаю голову холодной водой — остывая снаружи, но не внутри. Прикидывая, насколько удобно будет подойти к бару — не в лоб, а по дуге, чтобы это не выглядело как намеренная попытка сближения.