Саша перехватывает мои запястья — и будто обжигает. По нервам пробегает горячий разряд, как от удара током.

Меня трясет еще и потому, что я не вижу границ. Даже ненавидя — не вижу.

— Мне хотелось посмотреть на тебя под новым углом, — терпеливо разжевывает Устинов. — Хотелось сравнить свои ощущения до и после... Мне сложно сформулировать свои намерения на тот момент, потому что они были путанными, инстинктивными. Возможно — эгоистичными. Ты… превзошла все мои ожидания, когда я узнал тебя по-настоящему.

Я вырываюсь, потому что кожа на запястьях печёт, и встречаю сопротивление — тугое, как тиски. Плечи каменеют, дыхание сбивается, сердце барахтается где-то в горле.

Настойчивый взгляд напротив горит на сетчатке, как вспышка, — и кажется, я буду видеть его даже с закрытыми глазами.

— Чего ты хочешь от меня? Чего ты, мать твою, хочешь, Саш?

Я моргаю чаще, чтобы не выдать себя. Не показать, что слёзы уже подступают, мешая говорить и удерживать голос ровным.

Ярость, которую я испытывала к нему, теперь обрушивается на меня.

Я ведь тоже не рассматривала эти отношения как нечто серьёзное. Интрижка. Яркий секс. Приятные разговоры.

Меня затянуло в глубокий омут настолько быстро, что я даже не заметила. Не успела вовремя среагировать, чтобы спастись и не провалиться в этого мужчину.

— Я не собирался использовать тебя как инструмент для манипуляции, — говорит Саша. — Как рычаг… даже если поначалу всё выглядело именно так. Я не планировал заходить так далеко, но зашёл. А когда хотел рассказать правду — каждый раз спотыкался. Потому что это… пф-ф… — он качает головой, отводя взгляд, — это означало бы поставить точку. А я не был к ней готов.

— Я тебе не верю. Вообще не верю!

— Я не в том положении, чтобы требовать доверия.

— Именно. Ты его утратил... Я предупреждала, что оно было авансом, а не гарантией.

— Извини.

Устинов освобождает мои онемевшие запястья, запрокидывает голову к потолку и проводит рукой по лицу, стирая с него всё — эмоции, вину, тепло. Оставляя только застывшее напряжение на скулах.

— У меня достаточно влияния и связей, чтобы растоптать тебя за то, что ты сделал, — отчеканиваю. — Не знаю, на что ты рассчитывал, когда связался со мной, но, видимо, не прогадал. Потому что я не стану этого делать — несмотря на обиду и уязвлённое самолюбие. Есть вещи, которые я могу не форсировать. Я не стану тебя добивать. Всё, что смогу, — сделаю. И, возможно, даже больше, чем должна.

На секунду мне кажется, что я схожу с ума, раз позволяю себе такое. Инстинкт самосохранения молчит, придавленный чем-то сильнее — тягой, желанием, глупостью. Тоской по нему.

— Ваш внештатный юрист уже плывёт. Если у тебя есть, что на него показать — сейчас самое время. Если ты подписывал бумаги, не вникая, это уже не умысел. А если не давал указаний — докажи. Найди, кто давал, — сбивчиво бросаю. — Ты можешь сотрудничать. Это не признание вины — это позиция. Дай показания. Покажи, что готов отвечать. Возмести ущерб, если его докажут. Переведи деньги на депозит суда — через адвоката. Это сыграет. Возможно, даже позволит выйти на условный. Мне всё равно, как ты это воспримешь... Главное — не забудь, что я здесь вне контекста.

Сказав это, я достаю ключи от квартиры и швыряю их в кресло, разворачиваюсь на пятках и направляюсь к выходу. Запрещая себе даже попрощаться.

Дёргаю за ручку, вылетаю в коридор. Торопливо спускаюсь по ступеням, задыхаясь от нехватки воздуха в душном отеле. Выталкивая себя из этого номера, из этого контакта, из его орбиты.

Я вдыхаю на полную грудь, когда наконец оказываюсь на улице. Свежий воздух режет горло. Лёгкие заново вспоминают, как дышать.

Я… ставлю точку, сажусь в автомобиль и резко трогаю с места, отъезжая не один километр — с пеленой перед глазами, — прежде чем делаю остановку, чтобы открыть телефон, занести палец над перепиской с Лексом и стереть всё.

Все сообщения до одного: его слова, мои ответы, места встреч, книжные рекомендации, философские обсуждения.

Как будто, удаляя переписку, я стираю и то, что тогда чувствовала.

Александр

— Всё, что нужно, — уже в материалах, — негромко говорит адвокат, перебирая документы и складывая их в папку.

— Отлично, — киваю.

— Мы не претендуем на подвиг. Просто показываем, что ты — не проблема. Если прокурор не нажмёт — пройдёт мягко.

— Ага.

Мы сидим на скамейке в коридоре суда, обсуждая перспективы. Я смотрю в пол, пальцы сплетены — как будто только этим могу удержать себя в куче. Голова трещит от переизбытка информации, но в теле — статика, напряжение на грани взрыва.

Я прошёл допрос на следующий день после получения подозрения. Это оказалось несложно, и я был достаточно осторожен в формулировках.

Следователь подготовил ходатайство о мере пресечения и передал его прокурору — а прокурор, в свою очередь, обратился в суд.