В первую очередь этот текст удивительным образом сохраняет нетронутым мотив двоебожия: субъект разделения племен, заведующий всей землей, назван древним именем Эльон (букв. «высочайший»); напротив, Господь (YHWH) упомянут лишь как племенное божество Яакова, то есть библейского Израиля. Таким образом, перед нами может быть действительно текст домонотеистической традиции, который был перепрочтен в духе единобожия, но сохранился в первозданном виде [47] .

Тем не менее этот текст все же потребовал редакторского вмешательства — в том месте, которое мы выделили полужирным курсивом: вместо «сыновей Своих» греческий текст Библии читает «ангелов Бога» (??????? ????), а масоретский древнееврейский — «сыновей Израиля» (b?ne-yisra’El). К счастью, до нас дошел фрагмент свитка Второзакония из Кумрана (4QDeutJ), где сохранилась, скорее всего, древнейшая из трех версий текста — «сыновей Бога» или «сыновей-богов» (b?ne-?elohim). Таким образом, есть вероятность, что первоначально этот фрагмент говорил о семидесяти божествах, сыновьях Эльона, включавших в себя и YHWH, и лишь затем был по-разному исправлен: еврейским переписчиком в одном случае, греческим переводчиком в другом. Один написал «сыновей Израиля», а другой — «ангелов Бога», но оба избежали крамольного, по их мнению, образа «сыновей-богов» [48] .

Две разные версии исправления этого стиха отражают две возможные тенденции, которыми монотеистическое мышление могло бороться с устойчивым представлением о множественности небесных сущностей: одной тенденцией радикальной, другой — компромиссной. В рамках радикальной тенденции, отразившейся в масоретском тексте, любые упоминания о небесном совете целиком уничтожались и сводились к человеческим фигурам: не боги, а семьдесят сыновей Израиля (детей и внуков праотца Яакова, спустившихся в Египет согласно Пятикнижию) служили универсальным числовым мерилом, чтобы произвести от Ноаха именно семьдесят народов. В свою очередь, Израиль оказывался не просто одним из народов, возглавляемых различными божествами, а уникальным народом, подчиненным только и исключительно напрямую Творцу. По той же модели составлена иерархия израильского общества в Пятикнижии во время странствий по пустыне: рядом с верховным лидером, Моше, стоят семьдесят старейшин, представляющих двенадцать израильских племен.

Напротив, компромиссная версия предполагала сохранение альтернативных небесных сущностей, но подчеркнутое снижение их значимости по сравнению с Богом. Одной из форм таких небесных сущностей стали в итоге ангелы (mal’akim), букв. «нарочные», «посыльные», которые лишь выполняют поручения Бога, но не имеют полноценного голоса в принятии решений, сущностно отличаясь от Него (или даже не обладая самостоятельной сущностью). В крайних проявлениях этой тенденции мы видим, как совет превращается скорее в свиту, чем в орган небесного управления, — и все же продолжает существовать:

В других случаях совет выступает исполнительным органом, собранием неких промежуточных существ между Богом и людьми — духов. Так, в Третьей книге Царств (22:19–22) пророк Михайя, предрекая боевое поражение царя Ахава, чтобы объяснить, почему все остальные пророки с ним не согласны, излагает их обличение в форме притчи (стилизованной под видение). Она построена на том же узнаваемом образе небесного совета:

Здесь духи, составляющие божественный совет, не имеют самостоятельности и используются лишь для того, чтобы передавать провидцам волю Творца (собственно, пророчество и вызывается, по библейским представлениям, духом пророчества), однако сцена их заседания повторяет мифологическую модель. Подобный образ мы находим и в поздней Книге Иова: все сыновья Бога, включая ангела-обвинителя Сатана [50] , регулярно являются на собрание (Иов 1:6, 2:2), где получают поручения и отчитываются об их выполнении.

Обе тенденции могут иметь свои дальние истоки в ханаанейской традиции. Так, уже в древнеближневосточных образцах сцены совета богов заметна качественная разница в размере и положении между восседающим богом-царем и стоящими богами-советниками. Тем самым везде, где образ сильной царской власти переносится на устройство божественного мира, мы можем ожидать, что роль семидесяти советников будет снижаться по сравнению с царствующим божеством. С другой стороны, тенденция сводить образ совета богов к земным пророкам, судьям или царям тоже может иметь свои ханаанейские истоки в отождествлении восхваляющей божество общины и божественного совета, как святилище было проекцией трансцендентной божественной обители. В любом случае компромиссная тенденция оказалась более живучей: в конце концов, свято место пусто не бывает и Небесному Царю не подобает обходиться без свиты, двора или охраны, по подобию царей земных.

Во многих случаях ангелы выступают также как войско Господа, из-за чего Он называется Господь воинств (YHWH s?ba?ot). В «Песни Дворы (Деборы)» небесные звезды — «храбрецы Господа» — как бы непосредственно участвуют в сражении, обеспечивая победу израильтян над ханаанейским городом Хацором (Суд. 5:20, 23) [51] .

Таким образом, хотя образ божественного совета противоречил строгому монотеизму и, по-видимому, в какой-то период цензурировался, ему удалось сохраниться на следующих этапах еврейской мифологии. Как и продолжил существование миф о связи между ангелами и народами мира: уже к последним векам до христианской эры мы находим в еврейских текстах устойчивое представление, что все народы, кроме Израиля, действительно зависят от соответствующих ангелов. Так, в Книге Премудрости Иисуса, сына Сирахова (17:17(18:14–15)) мы читаем, в соответствии с монотеистическим прочтением «Песни Моше», что «каждому народу поставил Он князя, а Израиль — надел Господа». Аналогично рассуждает и книга Юбилеев (15:31–32).