До второй половины 2000-х годов их руководство охотно выбирало ограниченную прозрачность как средство защиты институтов от чрезмерного вмешательства политиков (которого многие центральные банкиры справедливо опасались, поскольку оно, как правило, было обусловлено краткосрочными политическими целями, а не долгосрочными общественными). На протяжении десятилетий "Fedspeak" - так стали называть своеобразные формулировки выступлений представителей Федеральной резервной системы - считался "занудным диалектом английского языка", предполагающим "использование многочисленных и сложных слов для передачи практически никакого смысла". По словам Алана Гринспена, долгое время возглавлявшего Федеральную резервную систему (1987-2006 гг.), это был "язык целенаправленного запутывания". 3 И именно на нем чиновники ФРС научились "бормотать с большой бессвязностью". 4

Предшественники председателя Гринспена придерживались аналогичного подхода и делали это по-своему. Особенно это касается председателя Пола Волкера, которого в учебниках истории по праву называют самым ответственным за преодоление инфляционного проклятия, поразившего Соединенные Штаты и большую часть мира в 1970-х годах. В его случае "конструктивная двусмысленность" подавалась с таким авторитетом и напористостью, что мало у кого хватало смелости усомниться в его словах, а те, кто усомнился, часто сожалели о своем решении сделать это.

Но мир изменился в двух важных направлениях: одно было связано с аналитикой центрального банка, другое - с его практикой.

Стремясь закрепить свою победу над бедствием инфляции, которая подрывала уровень жизни во всем мире, особенно в 1970-х и начале 1980-х годов, центральные банки осознали, что им нужна помощь. Это осознание было подкреплено научными работами и привело к значительным операционным и институциональным изменениям во всем мире, особенно в 1990-х годах.

Им требовалась более высокая степень операционной автономии от политической системы, которая была склонна выбирать проинфляционные действия в качестве средства приобретения краткосрочной политической поддержки. Кроме того, им необходимо было управлять инфляционными ожиданиями на перспективу таким образом, чтобы это влияло на переговоры по заработной плате и тем самым предотвращало чрезмерные выплаты, которые могли бы подстегнуть будущую инфляцию.

Это привело к тому, что центральные банки стали стремиться влиять на более широкий круг моделей поведения и ожиданий, чем раньше, и делать это, пользуясь гораздо большей независимостью от своих политических боссов. Речь шла уже не только о том, чтобы напрямую определять цену и количество денег. Центральные банки стали активно влиять на ожидания и размещение чужих денег. Как отмечается в редакционной статье Financial Times, "монетарная политика направляет экономику через влияние на настроения в той же степени, что и любой другой финансовый канал, например процентные ставки". 5

Изначально центральные банки выбирали публичные цели по инфляции. Этот процесс начался четверть века назад в Новой Зеландии, где, борясь с постоянной высокой инфляцией, центральный банк принял широко разрекламированный целевой показатель инфляции от нуля до 2 процентов после того, как он был одобрен парламентом. Оглядываясь на историю действия, положившего начало всемирному феномену, Нил Ирвин из The New York Times заметил, что этот, казалось бы, незначительный шаг в то время представлял собой огромную коммуникационную революцию: "В то время идея центрального банка просто объявить, к какому уровню инфляции он стремится, была почти радикальной. В конце концов, центральные банкиры уже давно считали некую мистику человека за занавесом одним из своих инструментов власти". 6

Еще одним фактором, подталкивающим к повышению прозрачности, стало то, что центральные банки приобретали все большую власть, ответственность и известность, а вместе с этим и осознание того, что одновременно возросли потенциальные издержки и риски политического непонимания. Более того, "непревзойденная власть", проявившаяся в последующем переходе к нетрадиционной политике, включающей расширение балансов на триллионы долларов/евро, "требует подотчетности перед политиками, не уступая их краткосрочным потребностям". 7

По этим причинам два преемника председателя ФРС Гринспена почувствовали острую необходимость в развитии этой традиции. И изменения оказались кардинальными.

Сначала при председателе Бернанке, начиная с 2011 года, а затем при председателе Джанет Йеллен ФРС стала использовать пресс-конференции для объяснения своих решений и мыслей. Она стала проводить гораздо больше публичных форумов, включая выступление главы ФРС в программе "60 минут" на канале CBS News и подробное интервью популярному журналу New Yorker. 8

Во-вторых, центральные банки стали уделять много времени разработке своего подхода к "перспективному политическому руководству", то есть указанию рынкам вероятного курса будущих действий в области денежно-кредитной политики. Эти усилия повлекли за собой тщательную перестановку формулировок ("лингвистическую гимнастику"), включая различные спецификации "пороговых значений" и временных периодов политики. Они эволюционировали от описания инициирующих экономических событий (как, например, в 2013 году ссылка на конкретный уровень безработицы) до календарных указаний (как, например, фраза "значительный период времени" для обозначения как минимум шестимесячного периода неизменных и аномально низких процентных ставок, а в начале 2015 года - "терпеливый" для обозначения интервала как минимум в два заседания по вопросам политики до изменения ее позиции).