А вот это прозвучало уже совсем не нейтрально.

Тимур почувствовал себя так, будто ему в грудь ударил средневековый таран. Воздух вышибло из лёгких, пол ушёл из-под ног, во рту почудился отчётливый привкус крови… и ничего не произошло. Мир не рухнул. Даже сам Тимур не рухнул, остался стоять, хотя больше всего хотелось упасть, сжаться в комок и разрыдаться. Или врезать Людвигу изо всех сил прямо по наглой роже — а разрыдаться уже потом.

— Замолчи, — тихо сказал он вместо этого.

— Да ладно тебе, это же правда. Либо ты сможешь её принять, не впадая каждый раз в истерику, либо свихнёшься окончательно и бесповоротно.

— Я не псих.

— Это тебе в школе на медосмотре сказали?

— Я нормальный, — упрямо произнёс Тимур, хотя всё в нём кричало, вопило, настаивало, что это просто глупый и бессмысленный самообман. Что он никогда в жизни не был нормальным. Все вокруг — одноклассники, родители, случайные знакомые — с детства говорили, что он странный, чудной. Нервный, трусливый, проблемный, плакса. Истеричка.

— Ты истеричка. — Людвиг просто констатировал факт. — И не надо так сурово пучить на меня глаза, всё равно круглыми не станут. Ну вот на что ты сейчас обиделся?

А действительно, на что?

На то, что Ксюша талантливее его? На честную и объективную оценку характера? На напоминание о его глупых ошибках, из-за которых погибли люди?

Вот и получается, что, если уж обижаться, то не на Людвига, а на самого себя!

— Выпусти меня отсюда, — попросил Тимур.

— Побежишь жаловаться Диане и требовать, чтобы меня посадили обратно в подвал?

— Не побегу. Просто выпусти. Пожалуйста. Мне надо побыть одному.

— Поплакать, — подсказала Ксюша, снова заглянувшая в чужие мысли без разрешения. И вот кто её просил?!

— А что, нельзя? — огрызнулся Тимур. — Только тебе можно показательно запираться в комнате и там реветь? А другие молча терпеть должны? Я живой человек, между прочим!

Надо было промолчать, но слова рвались наружу — злые, резкие. И совершенно беспомощные перед очередной правдой.

— Вы взрослый. А ведёте себя как пятилетка, который знает только слово «хочу». — Она и смотрела на него, как на пятилетку — взглядом человека, уставшего от чужих истерик. — Привыкли, что вам всё прощают, что о вас заботятся. А нести ответственность за свои поступки кто будет? Помните, как вы меня чуть насмерть не перепугали, когда отключили зрение и слух? Помните, по глазам вижу! И я вас после этого простила. А вы чем отплатили? Тем, что подставили нас обоих с этими дурацкими фотками. Это, по-вашему, взрослое поведение?

— Ты же сказала, что не сердишься…

— А что я должна была сказать? Что я в ярости? А смысл? Мне надо, чтобы вы решили проблему, а не полезли с горя под мост, на мост или ещё в какое-нибудь травмоопасное место. Но раз вы всё равно решать ничего не собираетесь…

— Я собираюсь! Я хотел, чтобы Людвиг понюхал…

— Опять Людвиг, — вздохнула Ксюша. — А вы? Что вы собираетесь делать?

— Да что вы ко мне прицепились? Отпустите меня!

— Можно подумать, тебя кто-то держит, — усмехнулся Людвиг. — Это ты за мной всегда бегал, как привязанный. А я с тобой и общаться-то начал исключительно из жалости. Ну и немножко из необходимости. Влияние на твоего отца, помнишь? Этот же тебе прямым текстом говорил.

Действительно, говорил. Давным-давно, ещё в детстве. Только вот…

— А ты откуда знаешь? — спросил Тимур. Спросил — и почувствовал, как губы дёрнулись в нерешительном подобии улыбки.

Да, делать морду кирпичом и скрывать эмоции он никогда не умел, вот и сейчас не смог. Слишком обрадовался, что подловил-таки наглую нечисть.

— Что? — удивилась нечисть голосом Людвига.

— Мы разговаривали с Гавриловым наедине, рядом никого не было.

— Я… — Лицо собеседника стало растерянным и как будто немного размытым. Расфокусированным. Но только на мгновение. — Я просто знаю. Он мне сам об этом сказал.

— Вот так просто пришёл и сказал? И как же это случилось?

— Я что, перед тобой отчитываться должен?

— Не должен. Но мог бы убедительно соврать. Но ты, видимо, как я — совсем врать не умеешь. В отличие от Гаврилова. В отличие от всех Гавриловых, которых я знаю. Уж они бы мгновенно придумали, что мне ответить!

Людвиг (настоящий Людвиг), возможно, обиделся бы на такое заявление. Он очень не любил сравнений с отцом и не хотел иметь с ним ничего общего, даже фамилии. Но всё же умение врать и выкручиваться из неудобных ситуаций в их семействе явно передавалось по наследству. Разве что Инге, кажется, не досталось.

— Когда ты догадался?

Тимур задумался. Он и сам не вполне понимал, в какой момент всё стало кристально ясно. Разве что…

— Людвиг никогда не причинит мне вреда. Словами тоже. Я… наверное, просто знал. Всё это время знал, что говорю сам с собой.