— Молодец, парень, — Осберт тоже внимательно следил за тем, что делал Влад, и когда тот закончил, похлопал по плечу. — Уважаю, коллега.

Влад оторвался от клавиатуры, обернулся, устало взглянул на нас.

— Что тут произошло? — я вернулся к маршалу, который расслабленно сидел в кресле, скрестив ноги, безвольно положив руки на подлокотники. Рядом на кресле лежал разбитый планшет.

— Не понимаю, — безжизненным, тихим голосом обронил он. — Провели два запуска. Все было нормально, в штатном режиме. Начался пуск третьего аппарата. И на пятьдесят первой секунде вдруг невероятно яркая вспышка за окном. Меня ослепило, дикая боль. И я отключился. Я умер, да? — он поднял на меня глаза, под ними залегли сине-черные тени.

— Да, маршал. А как вы это поняли?

— Я очутился будто бы темном туннеле, в конце которого бил невероятно яркий, но теплый и мягкий свет. И меня тянуло туда. Возникли очертания тех, кто покинул меня. Они улыбались. Такие милые лица… Но потом что-то начало тянуть меня назад. А я не хотел, не хотел обратно. И все схлопнулось.

Он встал, подошел к Светлане, которая стояла рядом с Дарлин. Обняв ее за талию, положила голову ей на плечо. Ковалёва рядом не было, он решил обойти зал, и я слышал, как он поддавал какой-то предмет ногами, разражаясь трехэтажным матом со злостью и раздражением. Светлана, оторвавшись от подруги, прильнула к отцу, обняв его за талию. И он нежно погладил её по спине, и начал покачивать, словно пытался успокоить плачущего младенца.

Ожившие операторы поднялись к нам, стояли вместе, о чем-то переговариваясь, кто-то из них поглядывал в нашу сторону.

Послышались ритмичные шаги в коридоре, и все машинально повернули головы.

В проеме двери нарисовалось трое в защитных комбинезонах. Один из них, высокий и плотный мужчина атлетического телосложения, из-под рубашки с засученными руками топорщились массивные бугры мускул предплечий, которым позавидовал бы борец в тяжелом весе. Оглядел нас и на его лице, квадратном, с высокими скулами, плотно сжатыми губами, возникла такая кислая мина, будто его заставили съесть корзину лимонов.

Маршал оторвался от дочери и сделал шаг навстречу. Но охранник, зло сощурив глаза, выхватил с пояса рацию и, не обращая внимания на высшего начальника, буркнул:

— Твою мать, Крупа! Они все живы! Да! Да! Твои козлы опять накосячили! Быстро сюда группу зачистки. Да! Да! Маршал жив тоже! Что? Понял.

От этих слов всех присутствующих сковал шок, как и меня. И тут началась чертовщина. Мужик снял с плеча автомат. Передернул затвор. От пояса выпустил очередь.

— Папа! — Светлана молнией метнулась к отцу, заслонила его.

Пули прошили нежное девичье тело. Девушка пошатнулась, упала на руки маршала. На белой блузке начала расплываться мерзкой алой кляксой алая кровь.

Остальные бандиты также вскинули автоматы. Залп очередей.

Но все пули, как пчелы в сиропе, застряли в невидимом занавесе. Я успел включить силовое поле. И не обычное, а тот самый временной замок, который возникал от гранаты, что показал мне Тимур Селиванов. Мой нейро-интерфейс скопировал технологию и сейчас включил защиту.

Увидев, что их автоматы бесполезны, трое бандитов бросились обратно в коридор.

Резкий взвизг металла, грохот. Сверху, с потолка упала монолитная очень толстая плита, закрыв вход. Слева выехала еще одна, скрывая нас от мира, так же надежно, как дверь самого лучшего сейфа. И я снял защитное поле, серебристый водопад пуль обрушился со звоном на пол, заставив всех вздрогнуть. Представить, что все эти смертоносные «осы» вонзились бы в беззащитные тела.

Краем глаза я зацепил фигуру Влада, который развернулся к нам от терминала, и вся его фигура, лицо выражали решимость. Видимо, он знал, как включить защиту. И сделал это быстро и без раздумий.

Я бросился к маршалу, который держал тело девушки, прижимая к себе. Передал мне. Бережно обхватив Светлану, я перенес её на нижний уровень в зале. Золотистые малютки уже трудились над ней, залечивая кровавые раны. И когда я положил Светлану на диван, она уже открыла глаза. Удивленно оглядела себя. А я присел на корточки рядом и с легким осуждением сказал:

— Светлана, не надо жертвовать собой понапрасну. Я же спас бы вашего отца, как и в первый раз.

— Я не могла иначе, — она сглотнула слюну, покачала головой, провела осторожно рукой по своему телу, где только что расплывались страшные раны.

— Больно было? — я мягко взял её за руку.

— Я не помню, сразу как-то отключилась. Папа для меня все в этой жизни, — тихо, как-то безнадежно трагично звучал её голос.

— Светлана, — я мягко погладил ее по руке. — Отец ведь ваш немолод. Он не будет вечен.

— Я тоже немолода. И тоже не вечна.

Это звучало странно, если не сказать, безумно. Но кроме затертых истин я не смог ничего придумать: