— Аджаба! — снова воскликнул Чаудхури.

А Низамуддин, пробежав глазами продолжение статьи и заглянув в самый конец, спросил:

— А знаете, кто это написал? Эту статью написал Судхиндра Бос… Мы еще почитаем ее и поговорим о ней поподробнее. — Низамуддин отложил газету в сторону и торжествующе глянул на Юсупа: — Вот она, помощь России! Русский колониализм, считавшийся одним из самых несокрушимых, рухнул! И теперь мы с вами видим, что это возможно. Крушение еще одного оплота колониализма — того, который столь упорно возводили англичане в Индии, сегодня зависит от нас: сумеем ли мы придать правильное направление народному гневу, народной жажде мщения?

Поросшее щетиной худое лицо Низамуддина пылало, он был взволнован, но не гнев и не страх породили это волнение, а чувство гордости.

Чаудхури протянул ему вторую газету и сказал:

— А вот здесь, в «Амрита Базар Патрике», есть статья о Ленине. Ленин, оказывается, не Николай, а Владимир Ильич. Посмотри, как здесь о нем сказано, — Чаудхури показал пальцем на строчку: «Ленин — интеллектуальный гигант…»

Однако не успел Низамуддин даже глянуть на газетный лист, как дверь настежь распахнулась, и сгорбленный старик взволнованным и растерянным голосом сообщил:

— Прибыла машина англичан!

Чаудхури вскочил, быстро сунул газеты под ковер.

— Это, скорее всего, майор Джеймс, — тихо сказал он. — Я проведу его в другую комнату. Все идите со мной, кроме вас, — он посмотрел на меня. — Низамуддин тоже пока останется…

Когда мы остались вдвоем, Низамуддин со свойственным ему спокойствием в голосе заговорил:

— Майор Джеймс — разведчик. Он родился и вырос в Индии, знает едва ли не всех здешних знатных людей. Ко всему прочему, он довольно нахальный тип и способен, не дожидаясь ничьего приглашения, сунуться в эту комнату. Как тогда я должен вас представить?

— Ну, как обычно: Кайсар из Мазари-Шарифа… сын купца Файзмухаммеда. Торгую индийскими тканями. Познакомились мы в Кабуле, — вот и все!

Поблизости послышались голоса. Низамуддин быстро передвинул одну из подстилок туда, где под ковром лежали газеты, удобно расположился, сделав вид, что закусывает, и именно в этот момент на пороге комнаты появился тучный английский офицер с одутловатым лицом.

— О, у вас, оказывается, гости! — воскликнул он.

Низамуддин вскочил, жестом приглашая офицера войти, но тот отказался и головой кивнул в сторону двора: там, мол, его ждут, он не один.

Действительно, когда мы вышли, то увидели полковника Эмерсона и майора Джеймса, которым и были тут же представлены.

Майор Джеймс более всего походил на небольшого, но не в меру откормленного бычка: приземистый, полненький. Живот его хоть и был туго стянут ремнем, но заметно выпирал, а лицо напоминало своим цветом перезрелую свеклу, и казалось, вот-вот с него начнет капать кроваво-красный сок. Шею скрывал отвислый двойной подбородок, а маслянистые глазки невесть чему улыбались.

Полковник Эмерсон внешне был полной противоположностью майору — высокий, подтянутый, смуглый человек, мало похожий на европейца из-за оливково-темной кожи и смолянисто-черных волос. Но глаза у него были синими и спокойными, как безоблачное летнее небо. И хоть выглядел он много моложе майора, но из-за красивых редких прядей седины и морщин, пересекающих высокий лоб, лет пятьдесят ему все же можно было дать.

Чаудхури не замедлил пригласить гостей в просторную комнату, выдержанную в европейском стиле. Снова стали подавать угощения, одна за другой опустошались рюмки.

Эмерсон явно подъезжал ко мне, но осторожно, как бы из простого интереса к незнакомому человеку. Он спросил даже, сколько у меня жен.

Я впервые оказался за одним столом с английскими разведчиками, но, предвидя такую вероятность, более или менее отчетливо представлял себе, что буду говорить, какую форму поведения изберу. И действительно, я чувствовал себя довольно свободно, раскованно. Если же Низамуддин, незаметно, но пристально наблюдавший за мною, видел, что я испытываю какое-то затруднение, он ловко встревал в беседу и направлял ее в более нейтральное русло. Низамуддин ведь тоже отлично знал Афганистан. Когда его знакомили с полковником Эмерсоном, майор Джеймс сказал: «А это — Низамуддин-хан. Он родом из Карачи, но принадлежит к категории тех купцов, которые предпочитают снимать пенки в Кабуле». В том, что майор подчеркнул принадлежность Низамуддина к индийским купцам, наживающимся в Кабуле, был заранее продуманный смысл.

Вскоре беседа за столом оживилась и стала беспорядочной — о том, о сем, ни о чем… Когда дошло до расстрела из пушек двух смельчаков, майор Джеймс заметил, что не одобряет этой акции генерала Кокса, как, впрочем, и вообще подобного метода расправы.

— Генерал Кокс проявил излишнее усердие, — сказал Джеймс.

А Эмерсон промолчал.

Чаудхури, видимо, непременно хотелось его разговорить, и, наливая полковнику очередную рюмку коньяка, он спросил:

— Но мог ли генерал Кокс прибегнуть к столь вопиющей акции, не испросив санкции хотя бы его высочества вице-короля?

Эмерсон, медленно отрывая взор от рюмки, внимательно посмотрел на Чаудхури, усмехнулся и ответил на его вопрос вопросом:

— Вы были на войне?

— Нет! С кем мне воевать? Единственные мои враги — это конкурирующие со мною купцы!

— Вот-вот, сразу чувствуется, что вы не нюхали пороха, — снова усмехнулся полковник. — А у войны свои законы, на войне, как говорится, все средства хороши.

— Но ведь войны-то еще нет! Она не началась!

— Можете считать, что началась, — бесстрастным голосом объявил полковник.