— Меня, Равшан, что удивляет, — с грустью говорил Ахмед. — Трехсотмиллионный народ! Народ, сыгравший такую заметную роль в самой истории человечества, в его культуре! Народ, создавший «Махабхарату», воздвигший Тадж-Махал, и ко всему этому — добрый, душевный народ… За что он так мучается, так страдает?.. Вот эта несправедливость не перестает меня удивлять!

Мы помолчали, каждый занятый своими мыслями. Я устремился воспоминаниями туда, откуда только что прибыл; видел дороги, по которым пробирался; людей, с какими сталкивала меня судьба. Мне казалось, что и Ахмед сейчас всем своим существом был там, в Индии.

И вдруг он спросил:

— Значит, едем?

— Куда? — удивился я. Я не расспрашивал его о своей судьбе, о том, зачем был вызван, хотел, чтобы он заговорил первым, если, конечно, он в курсе дела. И вдруг этот вопрос: «Значит, едем?» Стало быть, разгадка тайны совсем близка!

— Как куда? — удивился Ахмед. — Ты что, не знаешь, зачем отозван?

— Нет, пока не знаю. Хотел было у сипахсалара выяснить, но он уклонился, ничего определенного не сказал.

— Ах, так! — словно бы спохватился Ахмед. — Ну, тогда считай, что и от меня ты ничего не слышал и вообще мы даже не виделись.

— Брось, Ахмед! — взмолился я и дружески обнял его за плечи. — Говори… И поверь: я тебя не слышал и не видел!

Видимо, Ахмеду и самому не терпелось поделиться тем, что касалось нас обоих. Он посмотрел на меня с таинственно-радостной улыбкой, вздохнул, будто решаясь на что-то, и коротко сообщил:

— Мы едем в Москву!

Я едва не подскочил от неожиданности.

— В Москву-у-у?

— Именно так! Его величество эмир получил письмо от самого Ленина, и там сказано вполне недвусмысленно, что Россия поддержит Афганистан в борьбе с англичанами. Эмир направляет в Москву посла. Мы — в числе тех, кто едет с ним.

Вот уж чего я никак не мог ожидать! В первые мгновения мне показалось даже, что это просто сон, причем сон о прошлом, потому что в последние годы официальные отношения между Афганистаном и Россией почти полностью прервались. Во всяком случае, я не слышал, чтобы из Кабула в Москву направлялись официальные представители. Но его величество эмир по-своему оценивал перспективы отношений с Россией. Я сам слышал его письмо к Ленину. Однако можно ли было надеяться, что гордиев узел, стягивавшийся с каждым годом все туже, будет разрублен столь быстро?! Да, события принимали просто стремительный характер!

Голос Ахмеда вывел меня из раздумий.

— Будем живы — может, и с Наташей твоей повидаемся…

— Все в руках аллаха, — неопределенно отозвался я. Мне вообще не хотелось сейчас говорить, мне хотелось, думать. Быстрые мысли уже перенесли меня за границу, я бродил по знакомым улицам Самарканда, Ташкента… Дальше мне бывать не приходилось. О Петрограде и Москве я знал так много, будто сам там жил. Особенно подробно и интересно рассказывала о них Наташа — дочь военного врача из Самарканда, подруга моей юности. Раньше они жили в России, любили ее, и знали, и не скупились на воспоминания о ней… Интересно, где же она теперь, Наташа? Неужто действительно доведется встретиться?..

Закурив, я встал. Встал вслед за мной и Ахмед. Он был в отличном настроении, глаза его излучали свет. А я пока еще лишь осваивался с только что услышанной вестью и чувствовал себя несколько растерянным.

— Ну что? Может, тебе не все ясно? — с улыбкой спросил Ахмед. — Спрашивай…

Я медленно оглядел его с ног до головы. Ахмед заметно похудел. Видно, не слишком легкой была его жизнь в Индии…

— Кто же едет послом?

Ахмед, по своей привычке, предостерегающе поднял указательный палец и сказал:

— Военная тайна…

3

Весть о том, что в Москву, к Ленину, в ближайшее время направляется посол, вихрем пронеслась по городу, об этом знал уже весь народ.

Мы начали готовиться.

Ежедневно генерал Мухаммед Вали-хан — он и был послом — приглашал нас для разговора. Вот и сегодня мы до позднего вечера просидели в министерстве иностранных дел, знакомясь с материалами о России.

Домой я отправился пешком — разболелась голова. Да и отличная погода располагала к прогулке. Проходя вдоль берега реки, встретил одного знакомого офицера. Мы долго говорили о том о сем, и, лишь когда совсем стемнело, я остановил проезжавший мимо фаэтон и поспешил домой.

Открыв дверь, мама сказала, что меня дожидается какой-то незнакомец. Действительно, не только мама, на и я не знал этого человека. Едва я вошел, он довольно тяжело поднялся из кресла, учтиво осведомился о здоровье… И голос, и манеры его говорили об уверенности в себе; национальный белый костюм из самой простой ткани был свежим и выглядел даже нарядно. Поверх белой рубахи — черный чекмень.

Лицо его обрамляла густая черная борода, а большие карие глаза смотрели так спокойно, будто он был завсегдатаем в нашем доме, своим человеком.