А Соня… Она танцевала идеально. Как будто ничего не случилось. Как будто пуанты с кнопками, это выдумка.И в какой-то момент я поняла: она будет делать вид, что тут ни при чём. Что это не она.

Но я уже не хотела доказательств. Не хотела сцены, разоблачений, драмы.Я хотела быть выше этого.

После занятия, когда девочки начали собираться, я осталась на полу, вытягивая ноги, растирая ноющие ступни. Соня проходила мимо с сумкой на плече, с идеальной осанкой. На секунду остановилась.

— Слушай, — сказала она тихо. — Надеюсь, ты не думаешь, что это я.

Я подняла голову. И посмотрела на неё — спокойно, твёрдо.

— Мне не нужно думать. Я и так знаю.

Она на секунду замерла. Лицо осталось без выражения, только в уголке губ дрогнул нерв.

— Ты что, решила сделать из себя жертву? — усмешка, сухая, ядовитая.

— Нет. — Я встала. — Я просто решила больше не быть мишенью.

Соня хотела что-то ответить но не смогла.Повернулась и ушла, быстрым шагом.Я осталась стоять в зале. Окна отражали тусклый свет, в зеркале — моё лицо, усталое, но другое.Не девочка, которую легко обидеть.А та, кто выдержала.И будет танцевать дальше, потому что не для них. А для себя.

Полина Михайловна позвала меня после урока. Я уже была переодета, пальцы сжимали ручку двери, когда её голос тихий, но такой твёрдый, что в нём не было места для отказа остановил меня.

— Цветикова, подожди. Зайди на минуту.

В студии царила полутьма, едва освещённая настольной лампой. Её свет был словно прожектор, выявляющий всё, что обычно прячется в тени: разбросанные листы, фотографии, наши лица, навсегда запечатлённые в миг триумфа и счастья. Там была и я будто из другого времени, другой себя, которой неведомы были ни страх, ни боль.

Я вспомнила ту первую репетицию. Мои руки дрожали, а в груди стучало такое волнение, что казалось сердце выпрыгнет. Тогда Сенька, просто друг, улыбнулся мне и сказал: «Ты справишься». Эти слова казались тогда пророчеством, светом в конце длинного коридора сомнений. Как могла эта светлая надежда так быстро погаснуть?

Почему именно сейчас? Почему задерживает меня? Внутри растёт тревога в горле пересохло, пальцы невольно сжались в кулаки.

Она сняла очки и пригласила сесть. Её взгляд был тяжёлым, как будто ей самой больно было произносить то, что скажет дальше.

— Зависть, интриги, подколки привычное дело, — начала она медленно. — Но то, что произошло с тобой это другое. Это уже за гранью.

Я сжала губы. Внутри меня что-то скрипнуло и начало ломаться. Мне хотелось убежать, спрятаться, закрыть глаза, не слышать, не видеть.

Вспомнилась ночь перед первым концертом, когда я не могла уснуть, когда мама взяла меня за руку и сказала: «Ты сильнее, чем думаешь». Тогда я поверила ей. Сейчас эта вера шатка, словно разбитое стекло.

— Я говорила с девочками, — продолжала Полина Михайловна, — по одной, тихо, без давления.

Каждое слово висело в воздухе, как холодный нож.

— Многие молчали, боялись. Но Лера призналась: слышала, как Софья ругалась в раздевалке. Говорила о тебе, жёстко «выскочка», «всё сходит с рук». Боялась, но рассказала.

Я опустила глаза. Горечь будто разливалась по венам, сжимая сердце.Да, я знала. Чувствовала холодно и больно, как рана, что не заживает. Но теперь это не просто подозрение. Это правда. И она режет сильнее любого ножа.

— Соня… — голос Полины Михайловны дрогнул. — Она была с Арсением. Надеялась вернуть его. Перевелась сюда. Но когда поняла, что всё ушло, что ты символ её поражения, её пустоты, что-то сломалось.

Внутри меня рвалось на части. Страх, злость, жалость, горечь, все смешались в дикой буре эмоций.

— Как можно бороться с чужой болью? Как можно не чувствовать себя виноватой?

— Она живёт в аду, — продолжила Полина Михайловна. — Мать техничка, отчим пьяница и агрессор. Для неё Сеня, это шанс на спасение, билет в другой мир. А ты, воплощение того, чего у неё никогда не будет.

Я слушала, не в силах вымолвить ни слова. Мир, казавшийся когда-то таким простым и справедливым, оказался сломанным, раздробленным на осколки.

— Но кнопки в пуантах, это уже не страх. Это месть. Это насилие. Я не могу закрывать глаза на это.

Слёзы жгли глаза, ком в горле мешал говорить.Я боялась. Боялась входить в раздевалку, встречать её взгляд. Но я должна идти дальше.

— Балет, это доверие. Это умение быть рядом, не подводить. — Я почувствовала, как голос дрожит. — Без доверия танца нет.

— Ты права, — тихо сказала Полина Михайловна. — Страх разрушает всё.

Мы замолчали, и время словно растянулось. Тиканье часов стало громче, лампа казалась последним островком тепла.