— Ты думаешь, это она? — спросила Лера вдруг. Голос её был осторожный.

Я взглянула на неё. Медленно.

— А ты — не думаешь?

Она отвела глаза.

— Я… Я не уверена. Но она… изменилась в последнее время. Словно соревнуется с тобой. Хотя ты ведь даже не в конкурсе.

Я усмехнулась. Горько.

— Я была. Просто не замечала.

Тишина повисла между нами, наполненная всеми словами, которые мы не говорили. Потом Лера всё-таки нарушила её:

— Я могу поговорить с Полиной Михайловной. Сказать, что видела, как Соня раньше заходила в раздевалку. Хотя я… не уверена. Но, если тебе станет легче…

— Не надо, — перебила я. — Если я буду доказывать, что она змея, то сама превращусь в змею.

Лера удивлённо взглянула на меня.

— Это Сенька так сказал бы?

Я кивнула. Глотая комок.

Телефон в кармане завибрировал. Я резко достала его, и сердце сжалось. Он.

«Сень, я прилетел. Как ты?»

Слёзы подкатывали снова, но уже другие. Теплее. Я прижала телефон к груди.

— Он на месте, — сказала я Лере. — Всё нормально.

Она не спрашивала, кто «он». Просто кивнула.А внутри, где ещё недавно пульсировала боль, теперь вспыхивало что-то твёрдое. Я знала, что не дам себя сломать. Ни ей. Ни никому. Потому что он там, и он верит в меня.

И я буду танцевать. Даже с порезанными пятками. Даже если будет жечь.Потому что я не из тех, кто отступает.

Вечером я лежала дома, под пледом, с кружкой чая, в которой больше было мёда, чем самого чая. Пятки пульсировали тупо, равномерно. Полина Михайловна звонила, просила беречь себя, настаивала на том, чтобы я пару дней не приходила. Сказала, что разбирается с ситуацией, хотя и без имён.

А я не хотела разбирательств. Хотела просто забыть. Или понять. Или… может быть, отомстить. Но так, чтобы не испачкаться.

Телефон снова завибрировал. Сенька.

«Ты спишь?»

Я сразу набрала его. Не могла не услышать голос. Нужна была его интонация, этот родной голос, который держал меня на плаву.

— Привет, — он ответил быстро, с каким-то нетерпением, — всё в порядке?

— Уже да, — сказала я и вдруг поняла, что голос дрожит.

— Ты плакала?

— Нет… Да. Немного. Тут… У нас на балете… — я на секунду замолчала, — я наступила на пуанты с кнопками внутри. Кто-то подложил. Я…

— Что? — в его голосе зазвенело. — Кнопки? Ты серьёзно? Кто это сделал?!

Я молчала. Он тоже — секунду или две.

— Соня? — спросил он глухо.

Я не ответила. Только вздохнула. Он всё понял.

— Стерва, — выдохнул он. — Прости. Я не должен так говорить, но…

— Ничего, — шепчу. — Я сама так подумала.

Он тяжело вздохнул, потом снова заговорил, чуть тише:

— Слушай. Ты сильная. Я всегда это знал. Но сейчас… пожалуйста, не закрывайся. Не делай вид, что всё нормально. Если тебе плохо говори. Мне. Или кому-то. Не тащи это одна.

— Я уже не одна, — тихо говорю я. — Ты же здесь. Ну, почти.

Он засмеялся, но тихо, будто боялся спугнуть.

— Почти. Я даже ближе, чем кажется.Потому что ты у меня под кожей. Слышишь?

И я слышу. Слышу и верю. И это даёт сил больше, чем всякая месть.

— А когда ты вернёшься, — говорю вдруг, — я уже буду танцевать. Ещё лучше, чем раньше. С этими пятками, с этой болью. Потому что я всё равно буду.

— Потому что это ты, — заканчивает он. — А я за тебя всем сердцем.

Вечер вдруг становится тёплым. Несмотря на боль, несмотря на щемящее послевкусие дня. Потому что в этом мире есть кто-то, кто держит меня, даже если далеко.И я обязательно поднимусь. В пуантах, с перебинтованными ногами, с высоко поднятым подбородком.

Утро было тусклым, как и вчерашнее, но внутри меня будто щёлкнул переключатель. Боль в пятках никуда не делась, я ходила, чуть прихрамывая, но каждый шаг казался вызовом. Не им. Себе.

Я пришла в студию чуть раньше. Переодевалась молча, не смотря ни на кого, чувствуя на себе взгляды настороженные, из-под ресниц, кто-то с любопытством, кто-то с напряжением. Соня вошла последней, будто нарочно. Красивая, собранная, как всегда. Наши взгляды встретились, но она тут же отвела глаза. Ни намёка на раскаяние. Ни капли стыда.

Полина Михайловна вышла к нам чуть позже обычного. Лицо холодное, каменное. Она не сказала ни слова о вчерашнем, и это было страшнее, чем если бы кричала. Просто окинула всех строгим взглядом и резко хлопнула ладонью:

— Разогрев.

Мы начали аккуратно, в привычном ритме. Я стиснула зубы. Казалось, что пятки горят. Каждый подъем, как на ножах, буквально. Но я продолжала. С каждым движением словно выбивала из себя обиду, злость, бессилие.

Лера время от времени косилась на меня с тревогой, но ничего не говорила. Только подала бутылку воды во время короткого перерыва, молча. Я кивнула благодарно.