Я рассмеялась. Впервые за день по-настоящему.И вдруг — телефон завибрировал. Сообщение от Сеньки.

«Ты в порядке?»

Просто три слова.Но от них сжалось горло.Как будто он всё-таки чувствует. Или догадывается. Или просто знает, я не умею делать вид, что мне всё равно.

Я не ответила сразу. Просто смотрела на экран. Потом выключила и положила в карман.

— Всё нормально? — спросила Лера, заметив, как я вдруг погрузилась в себя.

Я кивнула.

— Сеня написал.

— Оу… — она на секунду замолчала, потом добавила:

— Он, как якорь, да?

Я посмотрела на неё.

— Как воздух. Даже если его нет, ты всё равно надеешься вдохнуть.

Мы замолчали. Вокруг гремели подносы, кто-то смеялся за соседним столиком, в динамике играла какая-то старая песня.Но внутри было тихо. Почти покойно.Я держалась за бумажный стакан, будто в нём было что-то важнее, чем кофе.

Лера молчала. Не давила. Просто была рядом. Иногда это единственное, что нужно.Я снова достала телефон. Открыла Сенькино сообщение.

«Ты в порядке?»

Скромное, без знаков препинания. Но в этих трёх словах было больше заботы, чем во всех «держись» от прохожих знакомых.

Я медленно набрала:

«Скорее нет, чем да. Но держусь»

Стерла.

«Поговорим, когда вернешься?»

Тоже стерла.

Пальцы замерли над экраном. Потом, почти на автомате, я всё-таки написала:

«Спасибо, что спросил. Я…стараюсь»

Отправить.

Палец завис над кнопкой.И вдруг отправила.Момент, как прыжок в воду с высокой вышки. Ещё ничего не произошло, но ты уже летишь и не знаешь, холодно будет или больно. Или… тихо.

— Ответила? — осторожно спросила Лера.

Я кивнула.

— Ответила. Наверное, впервые не ради успокоения, а по-честному.

— Ну, тогда ты точно сегодня заслужила пирожок, — сказала она и уже через секунду вернулась с противоестественно ярким пончиком и салфеткой.

Я рассмеялась.

— Он розовый.

— Ты видела сегодня свою репутацию? Это в тему.

Смех был короткий, но чистый. Как будто снова стала собой на миг, но ощутимо.Телефон снова завибрировал.

Ответ от Сеньки:

«Хочешь, я все брошу и приеду? Одно только твое слово,Сенька,»

Я почувствовала, как что-то внутри стало теплее. Тоньше. Спокойнее.

«Только с золотой медалью. Все нормально, жду окончания сборов»

Иногда достаточно не многих слов. А одного человека, который просто рядом. Пусть и далеко.Лера ничего не сказала. Просто бросила на меня взгляд внимательный, проницательный. Такой, каким смотрят друзья, когда не лезут с советами, но всегда подставят плечо.

Я допила кофе.Розовый пончик оказался противно сладким, но я съела половину из принципа. Шум коридора все еще гудел, но теперь будто вдалеке.Я знала, завтра сплетни продолжатся.Софья не исчезнет.А у Сеньки будет ещё две недели сборов.Но я уже не была совсем одна.И это изменяло всё.

У Леры с Колей дома было уютно так, как бывает только в тех квартирах, где люди действительно любят друг друга. Тепло не только от батарей от запаха грушевого чая, от слегка потрескивающей музыки на фоне, от подушки с вышивкой «хот-дог в шляпе», которая почему-то всегда лежала на кресле у окна.

— Разувайся, — сказала Лера, кивая на мягкие тапки, один из которых был чуть покусанным. — Это Колькин вклад в уют.

Коля уже был на кухне. Он махнул рукой, не поворачиваясь:

— У нас ужин на уровне «сами виноваты»: гречка и огурцы. Но если повезёт найду банку тунца.

— Поддержка бывает разной, — отозвалась я, улыбнувшись, — иногда это просто гречка с кем-то, кто не спрашивает лишнего.

— Вот и поговорили, — усмехнулся Коля.

Я опустилась на диван, втянув ноги под себя. Плед сам оказался рядом. Лера кинула его точно в тот момент, когда я подумала, что было бы неплохо укутаться. Удивительная её черта предугадывать, не спрашивая.

— А ты знала, что он так ответит? — спросила она, наливая чай в толстостенную кружку с трещиной на ручке.

— Кто?

— Баженов.

Я помолчала.

— Хотела надеяться. Но не рассчитывала. Просто… Это было важно не молчать.

Лера поставила кружку передо мной.

— Ты не только ответила. Ты выбрала себя. Это уже другое кино.

Из кухни донёсся голос Коли:

— Только без пафоса, пожалуйста! Мы тут драму компенсируем оладьями.

Я рассмеялась, хотя на глаза снова чуть не навернулись слёзы. Не те, что от боли. А от странного, хрупкого облегчения, которое приходит, когда кто-то рядом просто разрешает быть не сильной, не правильной, а настоящей.