– Привет, - мысленно проклиная свою неловкость.

Нет ответа.

Я сел рядом с ней, но так, чтобы расстояние между нами было не более фута.

– С тобой все в порядке? Ты ужасно тихая.

Она отвернулась, и я поежился за нее, когда ее кадык дернулся.

– Как тебя зовут? – спросил я.

Она пристально посмотрела на меня и указала на табличку с именем на своей блузке.

– Джозефина.
– Я протянул руку.
– Я Сет.

Она не взяла меня за руку и вместо этого снова отвернулась.

Я прикусил губу.

– Знаешь, есть...

– Я не хочу ни с кем разговаривать, ясно?
– отрезала она, и ее щеки тут же покраснели под макияжем. Даррен был прав: ее голос находился в подвешенном состоянии между мужским и женским, не совсем в более высоком регистре, чем у первого, но очень старался опуститься до регистра, который был слишком низким для второго. Ничто так не мешает овладеть женским голосом, как эта сучка под названием «половое созревание».

Джозефина сжала челюсти.

– Послушай, эм...
– Я прочистил горло.
– Возможно, я смогу помочь тебе с голосом.

Она промолчала.

– В университете Такера есть преподаватель вокала, - сказал я.
– Она может поработать с тобой.

– Я не хочу учиться петь, - проворчала она.
– Я просто хочу поговорить без...
– Ее голос дрогнул, и она разочарованно провела рукой по горлу.

Я кивнул.

– Да, но она может помочь тебе научиться контролировать себя.

Джозефина нахмурилась, но напряжение в ее плечах спало.

– Это... это работает?

– Это помогает.
– Я улыбнулся.
– Одна моя подруга брала уроки пения, в переходном периоде, и стала солисткой метал-группы.

Впервые с тех пор, как я ее увидел, враждебности в выражении лица Джозефины поубавилось.

– Правда?

– Да. Она была чертовски хороша. И она могла развернуться и взять несколько нижних нот, что делало ее потрясающим музыкантом.

– И она...
– Джозефина заколебалась, слегка повернувшись ко мне лицом.
– Она перешла? Я имею в виду, как девочка?

– Честно говоря, я даже не знал, что она родилась мальчиком, пока не прошло добрых полгода после того, как я присоединился к ее группе.

Она сморщила носик.

– Ты играешь в группе?
– Затем она посмотрела на мои руки.
– Думаю, ты подходишь на эту роль.

– Следует ли мне воспринимать это как комплимент?

Ей тоже удалось рассмеяться, хотя и тихо.

– Ну и как? Ты играешь в одной из этих христианских метал-групп или что-то в этом роде?

– Э-э, нет.
– Я усмехнулся.
– Не думаю, что они позволили бы мне долго оставаться в христианской группе.

– Почему нет?

– Потому что обязательным условием для создания такой группы является...
– Я стиснул зубы, когда слишком поздно вспомнил, где нахожусь.
– Эм, ну...

– Я думала, что единственным условием было то, что ты должен был быть никудышным музыкантом.

Я рассмеялся.

– Ну, хорошо, это так. Но ты также должен быть христианином.

Джозефина моргнула.

– Ты... не такой?

Я покачал головой.

– Я атеист. Уже давно им являюсь.

– О, да?
– Она подняла на меня глаза.
– Тогда почему ты здесь?

– Потому что то, что случилось с тобой и половиной здешних ребят, - сказал я, - случилось и со мной.

– Правда?

Я кивнул.

– Мои родители узнали, что я гей, и отреклись от меня.

– Но это церковь.

– Знаю. Но Даррен, я имею в виду пастора Ромеро, и я друзья.
– Просто друзья. Просто. Друзья.
– Он сказал, что им здесь нужна помощь, так что...

– О.
– Она на мгновение замолчала.
– Значит, твои родители действительно отреклись от тебя?

Я кивнул.

– Я не разговаривал с ними много лет.

– Что произошло?

Я подавил болезненное чувство, которое всегда возникало при повторении этой истории.

– Я вырос в Лос-Анджелесе. Мои родители были убежденными христианами. Как… закоренелые. Меня так воспитали, и это была одна из тех сумасшедших экстремистских церквей. Не такая.
– Я обвел рукой вокруг нас.
– Я думаю, что это место можно было бы разместить в туалетной кабинке в той церкви.

Джозефина рассмеялась.