Я принялся мысленно торговаться с самим собой: «Если я выживу, если найду ответы, может, это всё окажется сном?»

Это было смешно и глупо, но я цеплялся за эти иллюзии, как утопающий за соломинку, пытаясь вернуть контроль над тем, что уже было потеряно. Я понимал, что это пустое, но не мог остановиться.

А потом снова липкой волной накатила чёрная и беспросветная апатия. Она накрыла меня, как тяжёлое, влажное одеяло, под которым невозможно дышать. Всё стало бессмысленным. Зачем вставать? Зачем идти дальше? Ради чего сражаться, если всё, к чему ты прикасаешься, превращается в прах и тлен?

Я смотрел на свёрнутое покрывало, под которым лежала Марго, и не чувствовал ничего, кроме пустоты. И это было тяжелей всего. Осознание неизбежности и неотвратимость содеянного добили меня, заставив почувствовать себя беспомощным, сломленным. Я просто лежал, не в силах пошевелиться, пока часы тикали где-то в углу, отсчитывая время, которое больше ничего не значило.

Сколько я так провалялся в терзаниях, сказать было сложно, но в какой-то момент эта пустота внутри начала трансформироваться. Не сразу и не резко, но начала. Принятие пришло тихо, почти незаметно. Я не перестал чувствовать боль, не перестал скорбеть, но понял, что с этим нужно жить. Марго больше нет, но я-то я ещё жив. И, бес возьми, я должен двигаться дальше, хотя бы для того, чтобы понять, ради чего всё это было.

Это не было ни радостью, ни облегчением, скорее — холодной, зрелой решимостью двигаться дальше. Куда? Зачем?.. Не важно. Движение — жизнь.

Боль осталась. Вероятно, она будет о мной до конца моих дней, но она больше не будет парализовать. Просто ещё одна женщина на моём личном кладбище. Очередная. Но эту я хотя бы помню.

Разорвав пелену наваждения, я, наконец, нашёл в себе силы подняться. Тело ныло, будто его прокрутили через мясорубку, но я заставил его потянуться к фляге. Отвинтил крышку, сделал несколько глотков мерзкой, вонючей жижи. Она обожгла горло, но прояснила голову, вернув хоть какое-то подобие бодрости. Потом достал из рюкзака банку фасоли, вскрыл её ножом и, не разогревая, съел всё до последнего боба. Вкус был отвратительным, но еда — это топливо, а я сейчас не в том положении, чтобы привередничать.

В шкафу мини-бара нашёлся гранёный стакан и бутылка водки с этикеткой, где гордо красовалось название «Пшеничная». Этикетка выглядела винтажно, но пах напиток, как и должен был. Я налил себе полный стакан, выпил залпом. Огонь прошёлся по венам, но это был хороший огонь, такой, что возвращает к реальности. Налил ещё стакан, но пить не стал. Этот был для моей Марго, если она всё ещё где-то здесь.

Я посмотрел на тело, завернутое в дорогую ткань. Жгучая брюнетка, ставшая неожиданно близкой за эти безумные деньки, лежала неподвижно. Даже под покрывалом я видел её слишком отчётливо. Нужно было сделать последнее, что я мог для неё. Я завернул тело Марго плотнее и поднял его с кровати. Оно оказалось неожиданно лёгким, будто вся жизнь, вся энергия девушки испарились, оставив только пустую оболочку. В груди кольнуло, но я стиснул зубы и пошёл к выходу.

На газоне перед зданием, среди пожухлой травы, я решил её похоронить. Лопату найти не составило труда — она висела на красном пожарном щите в коридоре первого этажа. Земля была мягкой, рыть было легко, почти как копать песок на пляже. Я работал молча, механически, не давая мыслям снова увести себя в бездну. Удар лопаты, ещё удар, ещё. Пот стекал по спине, но я не останавливался.

Уже под самый конец, когда яма была почти готова, из-за угла здания выковылял медленный заражённый. На нём была спецовка, некогда синяя, а теперь изодранная и покрытая бурыми пятнами. Одна нога была сломана, он волочил её за собой, из-за чего каждый шаг сопровождался тошнотворным скрежетом кости о кость. Его лицо было перекошенным, пустые глаза смотрели куда-то мимо меня, но голодное урчание, доносящееся из его глотки, не оставляло сомнений в его намерениях. Вид у него был жалкий, почти трагичный, как у брошенного беззубого брошенного пса, которому некуда идти, кроме как к своей смерти.

Я не беспокоился, что его урчание привлечёт других. Гнев, копившийся внутри, искал выхода, а адреналин уже бурлил в крови. Рядом с лопатой, на газоне, лежал красный пожарный топор с длинной рукоятью и тяжёлым лезвием. Я схватил его, чувствуя, как рукоять инструмента удобно легла в руку.

Медленный успел сделать ещё пару шагов, когда я с размаху опустил топор на его голову. Череп хрустнул, как сухая ветка, тёмная жижа брызнула во все стороны. Он рухнул, но я не остановился. На урчание подтянулись ещё двое, такие же убогие, с пустыми глазами и рваными ранами на телах. Я рубил их с яростью, которой сам от себя не ожидал. Топор пел в руках, каждый удар был точным и мощным. Один удар — и первый рухнул, второй — и второй разлетелся на куски, словно гнилая древесина. Когда всё закончилось, я тяжело дышал, чувствуя, как кровь стучит в висках. Перед глазами всплыли логи победы:

Уничтожен зараженный. Уровень — 0. Вероятность получения ценных трофеев — 0. Получено 3 очка к прогрессу физической силы. Получена 1 единица гуманности.

Уничтожен зараженный. Уровень — 2. Вероятность получения ценных трофеев — 13 %. Получено 6 очков к прогрессу физической силы. Получено 1 очко к прогрессу выносливости. Получено 2 единицы гуманности.

Уничтожен зараженный. Уровень — 1. Вероятность получения ценных трофеев — 10 %. Получено 3 очков к прогрессу физической силы. Получено 1 очко к прогрессу выносливости. Получено 1 единица гуманности.

Я только усмехнулся. Стойкость, значит. Ну, хоть за что-то спасибо.

Разобравшись с ними, вернулся к своему скорбному труду. Опустил тело Марго в могилу, стараясь сделать это как можно аккуратнее, хотя руки дрожали. В последний миг открыл её лицо и поцеловал в лоб, прощаясь. Накрыл покрывалом, но лицо девушки, бледное и умиротворённое, так и осталось перед глазами.

Каждый ком земли был как удар в сердце. Я засыпал могилу, разровнял землю лопатой, а потом просто долго стоял, глядя на холмик. Не было ни слёз, ни слов. Только глухая тишина внутри и вокруг.