Рисование всегда было моим спасением. В детстве, когда родители, напившись, начинали выяснять отношения, я уходила куда-нибудь в укромный уголок и старалась отрешиться от этих криков, погружаясь в мир моих фантазий. У меня тогда из красок только акварель была.

В детдоме я уже рисовала вовсю. Даже посещала художественную школу после уроков. Нет, профессионалом не стала. И людей мне рисовать тоже не нравилось. А вот мир народных росписей поглотил меня полностью. Я с увлечением разрисовывала разные тарелочки, ящички и все, до чего у меня дотягивались руки. Даже начала разрисовывать полку в нашей с Ленкой комнате в общежитии пермогорской росписью, но не закончила.

— А почему у вас жук на вывеске? — спрашиваю я женщину, разглядывая баночки с краской. Не так-то их и много, всего несколько основных цветов. Ну да мне и этого хватит.

— Ну так багрец же мы из жуков добываем, — как само собой разумеющееся говорит женщина. Ну конечно! Точно так же в древности на Земле из кошенили делали кармин.

— А эти краски можно купить? — спрашиваю я женщину.

— Да почему же нельзя? Господин художник уехал, а мы ему их наготовили.

— А сколько они стоят? — с замиранием сердца спрашиваю я.

— Ну, черная сажа да белила сущие медяки. Желтая и коричневая чуть подороже. Видите, барышня, несколько оттенков получилось. Вот эта ярко-красная дорогая. Пока этих жуков поймаешь да подавишь…

— Я поняла, — торопливо перебиваю я, стараясь не морщиться.

Мда, вот они реалии художников древних времен. Хорошо хоть зеленой краски здесь нет. А то я могла бы заподозрить, что в ее состав входит мышьяк. От так называемой парижской зелени в восемнадцатом веке погибло огромное количество людей, начиная с работников заводов, производивших пигмент Шееле, который входил в эту краску, и маляров до простых обывателей, воспылавших любовью к изумрудно-зеленым обоям, мебели и тканям этого оттенка. Даже королева Виктория обожала одежду из тканей подобного цвета.

— А вот синий дорогой, — цокает языком женщина. — Полностью иноземный. Мы его закупаем уже готовый. На него редкий минерал идет. Его в горах Агнерса добывают.

— Очень красивый, — соглашаюсь я, глядя на ярко-синюю каплю на крышечке.

Надо же какие допотопные способы используют в Холлине! На Земле уже древние египтяне вместо истолченного азурита начали использовать смесь из кремнезема, меди и извести, а тут такая отсталость! Или же хозяйке лавки задурили голову, чтобы набить цену?

— И сколько вы возьмете за эти краски? — спрашиваю я, выбрав несколько баночек.

Женщина мнется. Я прекрасно ее понимаю. С одной стороны, она хочет сбыть товар, который, кроме меня, вряд ли кто возьмет в ближайшее время, раз у них тут такая нехватка мазил, и не продешевить. А с другой стороны, ей хочется получить нового клиента.

— Если цена будет нормальной, то я еще у вас куплю, — обещаю я.

— Полторы серебрушки, — наконец заявляет женщина.

— У меня только полсеребрушки сейчас есть, — грустно говорю я, честно выворачивая карман.

— Вот ты где! — раздается за спиной голос, и я вздрагиваю, пойманная врасплох.

— Господин Нэрвис! — подобострастно склоняется перед магом женщина.

— Ты что тут делаешь, Астра?

Маг окидывает взглядом краски, которые я держу в руках, и его брови лезут вверх.

— Вот хотела порисовать немного, — смущенно говорю я. — Если позволите.

Наверное, мне надо на все спрашивать его разрешения? Одежда — это одно, а вот развлечения совсем другое.

— Ты рисуешь? — требовательно спрашивает маг.

— Немного умею, — сдержанно говорю я.

Ну, по меркам моего мира, я рисую очень посредственно. Художницей мне не быть. Поэтому изображать из себя Веласкеса я не собираюсь.

— Сколько за все? — спрашивает маг у хозяйки.

— Полторы серебрушки, — говорит она.

— Серебрушка, — жестко отрезает он, отсчитывает деньги и берет у хозяйки коробку с красками.

— Подождите, барышня! — говорит женщина. Уходит и возвращается со связкой кисточек. — Вот вам. Муж сам делал. Это в подарок.

— Спасибо! — радуюсь я.

— Буду вас ждать! — улыбается женщина.

Льерен берет меня за локоток и выводит из лавки. На улице стоит давешний извозчик. Кобыла осуждающе косит на меня глазом и фыркает. Ей явно кажется, что ее рабочий день затянулся, и она разве что с намеком не смотрит на циферблат часов на ратуши.

Льерен помогает мне забраться в коляску и снова обнимает меня за плечи.

— С работой сегодня покончено! — радостно сообщает он мне.