— Кто это?! — прошипел Монтгомери.

— Не ваш человек?

— Не мой!

Барон Грюнвальд, дрожа, достал из жилетного кармана крошечный флакон.

— Они знали… что я вам расскажу…

Буоль медленно поднялся, поправил камзол и сказал то, что перевернуло все:

— Господа, похоже, против нас играет… третья сторона.

Майский, но отнюдь не теплый ветер бился в высокие окна канцелярии министра иностранных дел, заставляя пламя свечей в бронзовых канделябрах трепетать, как падшие души. В этом ведомстве намеренно не пользовались изобретением екатеринославского помещика — керосинками.

Истинная дипломатия творится при свечах. Ведь палочку сургуча плавят на свечном язычке, чтобы после обмазать им клапан конверта, а сверху придавить гербовой печатью, подтвердив тем самым государственную важность документа. Разве можно проделать то же самое с этой коптилкой? А какая дипломатия без тщательно запечатанного донесения?

Граф Карл Васильевич Нессельроде, сидя за массивным дубовым столом, покрытым зеленым сукном, медленно поигрывал ножом для бумаг с перламутровой рукоятью. Перед ним лежало телеграфное донесение из Вены о том, что Шабарин, этот выскочка, не только прибыл в австрийскую столицу, но и отправился в охотничий замок графа Боуля — министра иностранных дел в правительстве Франца Иосифа I.

Более всего злило министра то, что он не знал о подлинной цели визита Шабарина в австрийскую столицу, чувствуя, что за его спиной начинается какая-то непонятная ему возня. Хотя он прекрасно понимал, что в дипломатии — помимо расшаркиваний на приемах и переговоров в тиши кабинетов, есть и тайная сторона.

Официальные персоны улыбаются друг другу, но за их спинами стоят секретные агенты, либо добывающие нужные сведения у противника, либо, наоборот, подсовывающие ему их, но все это должно происходить с ведома и одобрения главы министерства иностранных дел — иначе, как выстраивать политику?

И вот кто-то, надо думать, сам император, отправляет Шабарина в Вену, не уведомив его, Нессельроде, который вот уже три десятка лет верно служит интересам Империи. Зачем? Не повторяется ли история к капитаном первого ранга Невельским, который самочинно основал на Амуре Николаевский пост, подвергнув Российское государство риску войны с Китайской империей?

«Где раз поднят русский флаг, там он спускаться не должен…» — наложил тогда Николай свою знаменитую резолюцию на решение Особого комитета, обласкав и наградив человека, который едва столкнул в вооруженном противостоянии два великих государства. Красиво сказано, но не всегда осуществимо на практике.

Да и к тому же Поднебесная далека от жизненно важных центров России, а Австрия, Англия, Франция, Турция — близко. Война и без того уже затягивается, а дилетантские действия разных авантюристов, таких как Шабарин, могут превратить ее в бесконечное противостояние. В войну всех против всех.

— Он становится слишком опасен, — прошептал Нессельроде, и его тонкие, почти бескровные губы искривились в подобие улыбки. — Николай им интересовался и у Александра он тоже в фаворитах… Сегодня он вице-канцлер, а завтра, глядишь, займет и его, Нессельроде место… Пора бы уже сбить эту птицу, покуда она не воспарила слишком высоко…

Дверь скрипнула, вошел лакей. Доложил:

— Его сиятельство, граф Чернышёв, ваше высокопревосходительство.

— Проси!

Министр иностранных дел Российской империи нетерпеливо поднялся. Он недолюбливал Чернышёва, но граф знал Шабарина — их общего недруга — как никто другой. Так почему бы не воспользоваться его знанием и умением строить интриги?

Лакей распахнул дверь и в кабинет вошел граф Александр Иванович Чернышёв, как всегда быстро и уверенно.

— Вы это читали, Карл Васильевич? — сходу произнес он, бросив на стол пачку писем, перевязанных черной лентой. — Шабарин ведет переписку с прусским послом. В обход нас.

Нессельроде медленно развязал ленту, не торопясь вникать в содержание писем. Они вполне могли оказаться фальшивкам. С Чернышёва станется.

— Это еще ничего не доказывает, — произнес министр. — Император ему верит.

— Тогда найдем то, во что император поверит, — Чернышёв опустился в кресло, и его голос стал тише, но оттого еще звучал еще более неприятно. — Ведь у каждого человека есть грех, который он скрывает даже от самого себя.

— Я не приходской священник, чтобы его исповедовать, — осторожно произнес Нессельроде. — Да и вы — тоже… Грех греху рознь… Какая-нибудь интрижка на стороне может оказаться неприятной новостью для жены, но не для — самодержца. За заслуги перед Троном и Отечеством Александр многое сможет простить… Тут либо весьма крупная растрата казенных средств, либо…

Глаза Чернышёва блеснули.

— Государственная измена! — подхватил он.

Канцлер кивнул. Они понимали друг друга. Однако сказал осторожно:

— Шабарин отличился в Крыму, в Польше, здесь, в Петербурге, немало сделал для Престола… В глазах государя и народа — он герой… Здесь нужны более веские доказательства, граф, чем это…

И Нессельроде пренебрежительно ткнул пальцем в пачку писем. Чернышёв прочел в глазах канцлера недоверие, к представленным им «доказательствам» и потому сгреб эти листки вместе с лентой и швырнул в камин. Министр кивнул, оценив этот жест. Игра перешла на иной, более доверительный уровень.