— Вы правы, Карл Васильевич, — проговорил Чернышёв, — но ведь малый грех, как ниточка тянет за собой большой. Нужно отыскать эту ниточку и потянуть за нее. Глядишь, что-нибудь на свет и появится.

Дождь хлестал в разбитое окно, смешиваясь с вином, что растекалось по дубовому полу желтоватыми лужицами. Я прижал ладонь к левому плечу — пальцы тут же стали липкими. Пуля лишь слегка оцарапала, но черт возьми, болезненно!

— Вы ранены? — Буоль схватил меня за рукав, и в его глазах, обычно холодных, вспыхнуло что-то похожее на страх.

— Пустяк, — отмахнулся я. — Не впервой.

— И все-таки надо перевязать.

Хозяин дома позвонил в колокольчик. Явился лакей. Увидев разбитое окно, ахнул.

— Курт, прикажи позвать доктора. И кликни стекольщика, пусть заменит стекло.

Лакей поклонился и вышел.

Монтгомери, который все еще стоял в проеме между окнам, прижавшись к стене, нервно щелкал курком своего револьвера.

— Это ваши люди устроили засаду, Шабарин? — в его голосе змеилась ненависть, но под ней — животный страх.

Я резко повернулся к нему, и рана вспыхнула огнем:

— Если бы это были мои люди, полковник, вы бы уже истекали кровью в этом изысканном вольтеровском кресле!

Грюнвальд, бледный как смерть, кивнул. Он-то как раз остался в кресле. И его трясущиеся пальцы цеплялись за подлокотники, будто за спасительную соломинку.

— Они убьют меня… они знают, что я вам рассказал… Я обречен, но я боюсь боли…

В его глазах стоял тот самый ужас, что я видел у молодых рекрутов перед первой атакой. Смертный ужас.

Буоль внезапно встал во весь рост, не опасаясь повторного выстрела из сада.

— Барон! Кто эти «они»?

Грюнвальд вдруг откупорил флакон, который достал из жилетного кармана и судорожным движением опрокинул его надо ртом. Судорожно сглотнул, и вдруг… Пена выступила у него на губах.

— Яд! — закричал я, бросаясь к нему, но было поздно.

Тело дернулось в последней судороге и затихло. Монтгомери перекрестился. Странно было видеть этот жест в исполнении англичанина. Гром грянул прямо над домом, осветив на мгновение три наших лица — бледных, искаженных разными чувствами.

Я первым нарушил тишину:

— Мы все в одной западне, господа.

Монтгомери нервно провел рукой по лицу:

— Моя карета во дворе…

— И станет отличной мишенью, — резко оборвал я.

Буоль вдруг засмеялся — смехом, в котором слышались истерика и отчаяние:

— Прекрасно! В моем доме труп, за окнами убийцы, а мы… мы даже не знаем, кто наш общий враг!

В этот момент что-то стукнуло в глубине дома. Мы замерли. Тихие, осторожные шаги раздавались в коридоре. Не один человек… Двое… Трое… Похоже — все пятеро. Я выхватил шпагу левой рукой — правая уже немела от боли.

— Наше уединение раскрыто, господа, — прошептал я. — Теперь либо мы их, либо…

Дверь в библиотеку медленно скрипнула. И в проеме показался лакей графа и еще двое мужчин. Один — саквояжем. А второй… Мужчина средних лет, худощавый, с изящными манерами аристократа, одетый в элегантный сюртук цвета бургундского вина.

Он пропустил вперед того, кто был с саквояжем. Оглядел всю нашу компанию, включая — мертвеца, и заговорил. Мягкий итальянский акцент придавал его словам особое звучание:

— Прошу прощения за вторжение, синьоры, возможно я не вовремя, но обстоятельства требуют моего вмешательства.

Рука Монтгомери вновь метнулась к кобуре, но незнакомец остановил его спокойным жестом:

— Умоляю, не делайте глупостей. Мои спутники весьма компетентны в обращении с оружием.

Позади мужчины возникло еще двое — мускулистые парни в черных сюртуках с блестящими револьверами наготове. Нашей, Луганской фабрики, между прочим. Одним словом — профессиональные убийцы.

Человек с саквояжем, не обращая внимания на происходящее, подошел к Грюнвальду, приподнял веко, покачал головой, а затем подошел ко мне. Я снял сюртук и рубашку, чтобы облегчить ему манипуляции с моей раной.

Обработав ее и наложив повязку, он кивнул лакею. Они с трудом вытащили из кресла тело австрийского разведчика и вынесли его из кабинета. Я проследил за ними взглядом, удовлетворенно кивнув. Телохранители итальянца закрыли за ними дверь,

— Позвольте представиться, — продолжил аристократ, улыбаясь. — Джованни Корси, личный представитель Папы Пия IV. Впрочем, сегодня моя визитка немного иного рода.