Я с удивлением рассматривал чертеж. За фантастическим сюжетом скрывались вполне реальные технические идеи.

— Вы консультировались с инженерами?

— С несколькими, — признался Гордеев. — Одни смеялись, другие… другие задумывались.

В этот момент в кабинет вошел Фомка с подносом:

— Депеша от князя Одоевского, ваше высокопревосходительство.

Я вскрыл конверт. Всего несколько строк:

«Вы как воду смотрите, Алексей Петрович. В Берлине испытали новый двигатель. Работает на электричестве и паре. Не опоздали ли мы с нашим замыслом?»

Подняв глаза, я увидел, как Гордеев с любопытством разглядывает, изготовленную по моим чертежам Проташиным, модель дирижабля на моем столе.

— Михаил Дмитриевич, — сказал я, складывая письмо, — а если бы вам предложили не просто написать роман, но и поучаствовать в создании настоящего «ныряющего корабля»?

Он замер, бокал едва не выпал из его пальцев:

— Вы… вы шутите, ваше высокопревосходительство?

Я встал и подошел к окну. На Неве покачивались первые пароходы. Где-то там, за горизонтом, уже рождалось будущее.

— Россия нуждается в мечтателях, — сказал я, поворачиваясь к нему. — Оставьте мне рукопись. Завтра же поговорю о ней с князем Одоевским.

Гордеев побледнел, потом покраснел. Его пальцы дрожали, когда он передавал папку:

— Я… я не знаю, как благодарить…

— Не благодарите пока, — улыбнулся я. — Сначала прочту.

Фомка, стоявший у двери, многозначительно кашлянул.

— Я распорядился, чтобы накрывали к ужину, ваше высокопревосходительство.

Я поднялся, протянул ему руку:

— До завтра, Михаил Дмитриевич.

Когда он ушел, я еще раз взглянул на заглавие рукописи: «Ныряющий корабль». За окном зажглись первые газовые фонари, отбрасывая причудливые тени на стены моего кабинета. Где-то впереди нас ждало будущее — странное, может быть даже — невероятное, но тем более достойное того, чтобы его построить.

Я подошел к окну, распахнул его настежь — теплый майский воздух, напоенный ароматом цветущей сирени и свежескошенной травы, хлынул в комнату. Где-то в саду трещали соловьи, а с Невы доносился гудок парохода — глухой, протяжный, словно вздох пробуждающейся ото сна империи.

Рукопись Гордеева лежала передо мной на столе, перевязанная шелковым шнурком. Я медленно развязал его, ощущая под пальцами гладкость дорогой бумаги. Первая страница была исписана аккуратным, почти каллиграфическим почерком:

«Глава первая. Необыкновенное изобретение профессора Воронцова…»

Я углубился в чтение, время от времени попивая остывший лимонад. С каждой страницей мое удивление росло — за фантастическим сюжетом скрывались удивительно точные технические расчеты, описания механизмов, которые, казалось, вот-вот могли быть воплощены в металле.

Раздался тихий стук в дверь.

— Войдите, — не отрываясь от чтения, пробормотал я.

В кабинет вошел Фомка с серебряным подносом, на котором обычно приносил почту.

— Письмо из Екатеринослава, — доложил он, выкладывая конвертик на стол. — И горничная просила передать, что стол накрыт.

Я взглянул на часы — стрелки показывали без четверти девять.

— Передай, что я немного задержусь, — ответил я, снова погружаясь в чтение.

Фомка заколебался у двери:

— Ваше превосходительство, насчет завтрева… Карету на девять утра заказывать?

Я отложил рукопись и задумался. В голове уже складывался план — представить Гордеева не только как литератора, но и как человека с неординарными техническими идеями.

— Да, на девять. И приготовь мою парадную форму — с орденами.

Когда Фомка удалился, я снова взял в руки рукопись. На этот раз мое внимание привлекла вложенная между страниц записка — небольшой листок с чертежом какого-то странного аппарата и пометкой:

«Вариант подводного двигателя (по расчетам инженера Бубнова, 1853 год)»

Я удовлетворенно кивнул. Бубнов — талантливый корабельный инженер, чьи работы я изучал еще в прошлом году. Значит, Гордеев действительно консультировался со специалистами!

За окном совсем стемнело. Где-то в парке заухал филин, а с реки потянуло прохладой. Я зажег лампу — мягкий желтый свет разлился по кабинету, отражаясь в полированных поверхностях мебели и играя бликами на хрустальном графине.

Вдруг в тишине раздался скрип паркета — кто-то осторожно подходил к двери. Я обернулся, ожидая увидеть Фомку, но вместо него в проеме показалась…