Выждав некоторое время, я поднялся по сходням и выпустил Титорелли на свободу. Кот примостился на перевернутом ведре, аккуратно подобрав под себя пышный хвост. Не успел я как следует осмотреться, как из рулевой рубки вышла босоногая брюнетка и нерешительно остановилась. Прямая, цельнолитая челка спадала на глаза, из-за чего казалось, будто их обладательница смотрит исподлобья. В голове у меня по-прежнему бубнило банджо, задыхались трубы, хрипел и сквернословил саксофон, и некоторое время мы с незнакомкой вопросительно переглядывались. Затем я волевым усилием выключил звук и накарябал в блокноте бессвязное объяснение своего визита с упоминанием пожара и черного кота.

Выяснилось, что, пока я спал, Титорелли успел побывать на барже и даже позавтракать с большим аппетитом. Сейчас он сидел спиной к реке, пронзенный солнечными лучами, как святой Себастьян стрелами, и сверкал глазами сквозь сонный морок. Недремлющий роскошный хвост постреливал электричеством и вел полнокровную, обособленную от остального тела жизнь. Девушка подошла к коту и стала что-то говорить. Тот мотнул корноухой головой и смежил очи, полные печальной мудрости; затем спрыгнул со своего насеста, царственно проследовал по сходням вниз и засеменил в сторону порта, помахивая хвостом и покровительственно глядя на уток в искрящейся воде.

Армада облаков победно пронеслась над домами на противоположном берегу канала. Солнце выпуталось из тополиных крон и покатилось к половине первого. День был жаркий, ветреный и по-осеннему нервный.

Позже Алина сидела в закусочной «Аталанта» тут же на набережной, а лунолицый малый по кличке Фикса сооружал нечто загадочное из бурбона, грейпфрутового сока и колотого льда. Девушка облокотила локти на цинковую стойку и рассеянно раскачивалась на табурете, поставив босые ноги на перекладину.

— Ты когда-нибудь грохнешься вместе со стулом, — пророчески пригрозил Фикса. В зеркале отражались его отутюженная спина и взъерошенная шевелюра; плясали локти; кисти рук трудились, выжимая сок из половинки грейпфрута.

Алина беспечно отмахнулась, продолжая раскачивать табурет. Снаружи, за веселенькими занавесками, угадывалась воскресная суета. Фикса еще немного поискрил, непринужденно пожонглировал бутылками, поиграл с солнечными бликами, со звоном и журчанием переливая их из одной емкости в другую, колдуя над чем-то льдистым и густым.

Звякнула входная дверь. Вошедший остановился на пороге и спросил дорогу в «Раек». Алина, что-то говорившая Фиксе, запнулась на полуслове и неестественно выпрямилась. Речники с готовностью пустились в объяснения, не менее мудреные и казуистически извилистые, чем собственно путь к «Райку». Фикса, посвистывая, протирал бокалы. Алина сидела неподвижно, буравя взглядом беленую стену. Поблагодарив за помощь, говоривший на миг отразился над батареей бутылок в зеркале и вышел на улицу. Дверь звякнула, и сразу вслед за этим раздался оглушительный звон стекла.

— Ты что творишь?! — взвился Фикса.

Алина обескураженно посмотрела на мокрую стойку с осколками стекла и тающего льда, на пол с непоправимо расплывающейся лужей.

— Прости, Фикса, я не хотела. — Она встала со стула. — Давай помогу.

— Не лезь! — бушевал тот, сгребая осколки и сердито промокая стойку полотенцем.

Он раздраженно оттолкнул ее руку, Алина попятилась и наступила на крупный осколок.

— Что за шум? — Из боковой двери вместе с чадным духом кухни выплыла полная женщина и остановилась, скрестив руки на уютной груди.

Алина с гримасой боли прислонилась к стойке; поморщившись, извлекла из ступни осколок и некоторое время разглядывала его с гадливым любопытством, как жало диковинного животного.

— Алина бьет бокалы! — плаксиво пожаловался Фикса, косясь на Алинину окровавленную ступню.

— Это вышло случайно, — оправдывалась та, сконфуженно глядя на произведенные ею разрушения.

— Не хватало еще, чтоб нарочно, — проворчала женщина. — Хочешь мне всю посуду перебить?

Она наспех обмотала Алине ступню какой-то грязной тряпкой и выставила за дверь под затухающие возгласы безутешного Фиксы.

Алина не спеша пошла вдоль обшарпанных домишек с флюгерами на крышах и почтовыми ящиками в виде рыб напротив входных дверей. Судя по велосипедам за оградами, улица изобиловала бобылями, влюбленными, навеки скованными цепью с навесным замком, и многодетными семействами с корзинками на руле. На специальных кольях, вместе с налипшей чешуей и обрывками водорослей, сушились рыбацкие сети и мережи. Дебелые бабы-селедочницы бравурным речитативом нахваливали свой товар. Портовые нищие в рваных парусиновых штанах клянчили мелочь у прохожих. Стайка яхт у Старого моста участвовала в ежегодной гонке в честь закрытия сезона: казалось, паруса с минуты на минуту выстроятся клином и с жалобным курлыканьем подадутся в теплые края. Ниже по течению колесный пароходик, трудолюбиво взбивая воду, маневрировал между баржами; нарядные пассажиры в обрамлении флажков и вымпелов плыли под звуки марша навстречу воскресным развлечениям.