— Было дело, — с достоинством кивнул тот. — Я даже у самого товарища Будённого на параде шагал. Были у нас и лошади… в обозе в основном. А что?

— Вот я и думаю… — начал Лёха как бы задумчиво, теребя бинт, торчавший из-под комбеза в районе бедра. — А зачем коням хвосты крутят? Для красоты и чтобы они доились лучше?

Политрук изумлённо уставился на представителя городского населения Хамовников и даже приподнял бровь.

— В смысле? Крутят?

— Ну, крутят. Я слышал. Перед смотром там. Или чтобы лучше доились?

Он спросил это с такой невинной искренностью, что поражённый в самый мозг товарищ Кишиненко даже замолчал. Он повернулся и уставился на Лёху, как на живое доказательство полной деградации городского населения. Помолчал. Потом медленно дёрнул подбородком вправо, выдохнул и глухо поинтересовался:

— Коня? Доить?… Это ты сейчас кого имеешь в виду, Хренов? Коня или кобылу?

— Э-э-э… А разве это не одно и то же?.. — уже с осторожностью, но всё ещё честно недоумевая, переспросил Лёха.

Кишиненко, сняв пилотку и почесав лысеющий затылок, понял: тут не вредительство. Тут натуральная темнота, порождённая московским асфальтом и мозг, проветренный авиационными скоростями.

— Лошадь, товарищ Хренов, — начал он с терпением, с каким объясняют бойцу, где у винтовки приклад, — это вид транспорта! А кобыла — это мадама. А мужчина у них, это жеребец. Хвосты им крутят, чтоб опрятно было. И чтоб в строю красиво смотрелось.

— А-а-а… А конь? — протянул Лёха, будто открыл для себя нечто глубоко философское. — Красиво… А я думал, может, для удобства, ну, чтоб там… не мешались…

— А надои с коней увеличивать… — тут замполит заржал, показав крупные прокуренные зубы. — Ну ты и персонаж, Хренов… — выдохнул Кишиненко, но уже с доброй ухмылкой.

Он даже не стал читать нотацию. Потому что понял — перед ним не саботажник и не шутник, а человек, который с лошадью, в отличие от самолёта, общался только в форме тушёнки.

— Вот! — кивнул замполит, неожиданно оживившись. — Помню был, заячий суп… лучший суп из зайца! — нелогично перешёл на тему питания политработник.

Лёха кивал, вежливо, но напряжённо. Он понятия не имел, что делают с лошадьми, про зайцев он бы даже и не заикался.

Политрук даже прикрыл глаза, с явным удовольствием пережёвывая не столько воспоминание, сколько саму идею — густую, ароматную, наваристую, дымящуюся над полевой кухней.

— На одного зайца, бывало, аж два коня в котёл попадало… — вздохнул он с благоговейным уважением к традиции, как будто речь шла не о армейской пищевой импровизации, а о священном обряде старой кавалерии.

Лёха приосанился, чувствуя, что угадал с темой.

— Так это… в смысле — два коня? — уточнил он. — Ну… чтобы запах лучше пошёл, да?

— Да чтоб было из чего суп варить, Хренов! — сурово, но всё ещё добродушно сказал замполит. — Заяц, он жилавый, сухой. А вот конина — она бульон даёт. Силу. Мощь. И дух. Настоящий! Не то что этот твой табачный дым.

— А я думал, конину на тушёнку не пускают, там свинятина… — задумчиво произнёс Лёха, с уважением глядя на товарища Кишиненко. — Но у вас, у кавалеристов, наверное, такие штуки — в порядке вещей… — снова попытался он дипломатично наладить беседу.

— У нас — это у пехотинцев, — поправил его, улыбаясь политрук.

Лёха мысленно чиркнул заметку на память: «Опля… Вот и приехали!».

Минуты через три, когда стороны полностью исчерпали лошадиную тему, разговор, как это бывает, перескочил в сторону. Политрук, казалось, вдруг забыл о лошадях и заговорил про кирпичи. Да-да, именно про те самые кирпичи. С воодушевлением, с каким нормальный человек вспоминает первую любовь.

— А ты молодец, Хренов! На интересную тему нас навёл! Почему от квадратного кирпича в воде волна идёт круглая, а не угловатая? — глаза у него снова загорелись. — Эх, жаль начальство запретило строительный материал переводить! А мы, может, открытие сделаем! Ты понимаешь?!

Лёха посмотрел на него с уважением. Да, человек явно пытался думать. Пусть и в странную сторону и немного необычным способом…

— Эх! Жалко, меня с первого курса выперли! Я только механику стал осваивать… — произнёс Лёха, а про себя добавил, — Механику задницы дочки декана, в основном, конечно.

— А вы… — начал Лёха, не задумываясь, видимо полностью поглощенный воспоминаниями про механику известной особы, — кирпич на верёвку привяжите. Тогда можно один кирпич много раз забрасывать. И волну, и поведение, и всё остальное — повторно изучать.