Сильное чувство общих интересов позволило рабовладельцам-плантаторам стать самой политически влиятельной социальной группой в Соединенных Штатах. Они доминировали в правительствах южных штатов. Правило трех пятых, закрепленное в Конституции (пять рабов считаются за трех свободных), увеличило их представительство в Конгрессе и коллегии выборщиков. В 1815 году они занимали пост президента в течение двадцати двух из двадцати шести последних лет и будут занимать его все последующие тридцать четыре года, за исключением восьми. [130]

В 1815 году Вашингтон, округ Колумбия, представлял собой странную картину. Амбициозный проект первоначального градостроителя, Пьера Л’Энфана, был принят, но не реализован. Капитолий и Белый дом, монументальные по дизайну, выглядели неуместно в грязном окружении, их строительство (с использованием рабского труда) затянулось на годы после того, как британская армия сожгла их в 1814 году. У сообщества не было экономического обоснования, кроме правительства, но присутствие правительства в городе оставалось незначительным; в результате Вашингтон развивался медленно и бессистемно. На протяжении последующих десятилетий каждый посетитель города поражался несоответствию между его грандиозными амбициями и их ограниченной реализацией. Уже в 1842 году Чарльз Диккенс назвал его «городом величественных намерений». Лишь немногие правительственные чиновники жили в Вашингтоне круглый год: лето здесь, как известно, влажное и неприятное. В те месяцы, когда Конгресс собирался на сессии (зимой и весной), его члены жили вместе в пансионах, а затем бежали к своим семьям, которые оставались в своих округах. Округ Колумбия, как и Соединенные Штаты в целом, воплощал большие планы, но оставался по большей части пустым. Америка и её столица жили будущим. [131]

В 1815 году Америка все ещё была скорее потенциалом, чем реализацией. Западный мир смотрел на неё как на пример того, чего может достичь свобода, к добру или к худу, но эксперимент ещё не зашел слишком далеко. Экономика оставалась доиндустриальной, хотя взгляды людей были новаторскими и амбициозными. К 1848 году в стране произошли значительные изменения, которые зачастую никто не мог предсказать. В период с 1815 по 1848 год Соединенные Штаты достигли гигантской экспансии от Атлантики до Тихого океана, как в плане расширения своего суверенитета, так и в плане фактического перемещения людей по земле. Широкое участие американцев в мировой рыночной экономике уже давно превратило Атлантический океан в торговую магистраль; теперь инновации в области транспорта и коммуникаций позволили американцам пересечь и освоить огромный континент к западу от них. Имперские амбиции привели их к конфликту с людьми, которые уже жили на их пути, — коренными американцами и мексиканцами. Их амбиции также привели белых американцев к разногласиям друг с другом. Какая версия их общества должна была быть перенесена на запад: сельскохозяйственная, производящая основные продукты питания для экспорта в мир, часто с помощью рабского труда? Или смесь сельского хозяйства и торговли, типичная для предприятия Аарона и Фанни Фуллер, производящих продукцию для внутренних потребителей, некоторые из которых были городскими? Должна ли Америка расширяться в том виде, в каком она уже была, или это должна быть реформированная и улучшенная Америка, которая поднялась до континентального господства и морального лидерства?

В период между 1815 и 1848 годами появились две конкурирующие политические программы, отражавшие разные надежды. Некоторые американцы были в значительной степени удовлетворены своим обществом — рабством и всем остальным, особенно автономией, которую оно предоставляло многим отдельным белым мужчинам и их местным общинам. Они хотели, чтобы их привычная Америка распространилась на все пространство. Других американцев, однако, прельщала перспектива улучшения положения, чтобы провести экономическую диверсификацию и социальные реформы, даже рискуя при этом поступиться драгоценной личной и местной независимостью. Они представляли себе качественный, а не только количественный прогресс Америки. В конечном итоге выбор был не только экономическим, но и моральным, о чём напоминала своим соотечественникам высокая пророческая фигура Соджорнер Трут, проповедовавшая о грядущем суде как Иоанн Креститель последнего времени.

Почта из Нового Орлеана в Вашингтон, идущая по маршруту Натчез-Трейс, обычно доставлялась за три недели, но суровая зима 1814–15 гг. сделала это медленнее. Пока Вашингтон ждал «в ужасном напряжении», [132] известие о великой победе под Новым Орлеаном доставлялось самыми быстрыми всадниками целых четыре недели и прибыло в субботу, 4 февраля. Это вызвало безумное ликование; всю ту ночь округ Колумбия пылал свечами и факелами, как бы подражая в праздновании ужасу сожжения Белого дома и Капитолия вражескими захватчиками всего пятью месяцами ранее. Никогда ещё хорошие новости не были так остро необходимы и так трепетно ожидаемы. Согласно акту Конгресса и президентской прокламации, 12 января было объявлено днём национальной молитвы и поста; хотя люди не знали об этом, их молитвы уже были услышаны. [133] В понедельник, 6 февраля, президент Джеймс Мэдисон издал ещё одну прокламацию: На этот раз, после праздничных выходных, речь шла о полном помиловании пиратов Луизианы, которые откликнулись на призыв Джексона. (Увы, пираты оказались неисправимыми, и в течение года президенту пришлось снова вызывать против них флот). [134]

Сказать, что победа Джексона принесла Мэдисону огромное облегчение, было бы преуменьшением. Предыдущие шесть месяцев были, пожалуй, самыми тяжелыми из всех, которые когда-либо приходилось переживать президенту. В августе британцы высадили экспедиционные силы в Чесапикском заливе и двинулись на Вашингтон. Военный министр Джон Армстронг преуменьшал возможность такого вторжения и препятствовал подготовке к защите от него. Президент дал понять, что не доверяет секретарю, и урезал его полномочия, фактически не заменив его. Когда враг приблизился к столице по суше и воде, американская военная разведка была настолько неадекватной, а штабная работа настолько отсутствовала, что когда был сформирован разведывательный отряд, чтобы выяснить положение «красномундирников», государственный секретарь Джеймс Монро сел в седло и возглавил его. По политическим причинам оборона столицы была поручена бригадному генералу Уильяму Х. Уиндеру, офицеру, продемонстрировавшему свою некомпетентность. Уиндер и министр Армстронг ревновали друг друга и больше заботились о том, чтобы переложить вину за то, что шло не так, чем об исправлении ситуации. [135]

Ещё до того, как разведчики обнаружили врага, жители Вашингтона начали собирать вещи и бежать из города, опасаясь не только британской армии, но и упорных слухов о восстании рабов. На самом деле, хотя британцы во время Чесапикской кампании не призывали рабов к восстанию, они обещали свободу тем, кто встанет на их сторону (как они делали это и во время Революционной войны). Около трехсот беглых рабов надели форму королевских морских пехотинцев и, не имея практически никакой подготовки, проявили «необычайную стойкость и хорошее поведение» в бою против своих бывших угнетателей, докладывал британский командир. Многие другие беглецы помогали британцам в качестве шпионов, проводников и посыльных. Страх перед восстанием рабов заставил американцев отвлечь большое количество ополченцев от участия в боевых действиях для обеспечения внутренней безопасности. [136]

В Бладенсбурге, штат Мэриленд, 24 августа 1814 года семь тысяч американцев столкнулись с сорока пятью сотнями англичан. Имея тактические преимущества в обороне, а также численность, американцы должны были отбить захватчиков. Но наспех собранное местное ополчение было недисциплинированным и плохо расположенным, а его отряды — нескоординированными. Когда британская артиллерия открыла огонь ракетами Congreve — новым оружием, скорее зрелищным, чем смертоносным, — некоторые ополченцы запаниковали. В этот момент, едва вступив в бой, Уиндер отдал приказ о всеобщем отступлении. Паника распространилась, отступление превратилось в бегство, а дорога обратно в Вашингтон была усеяна необстрелянными мушкетами, выброшенными спешащими ополченцами. По мнению историков, Бладенсбург стал «величайшим позором, когда-либо нанесенным американскому оружию», а защита — или, скорее, необорона — Вашингтона — «самым унизительным эпизодом в американской истории». [137] И все же, как и в Нью Орлеане американская артиллерия показала хорошие результаты; её орудия прикрывали отход ополченцев. Афроамериканцы сражались на обеих сторонах, и «значительную часть» этих канониров «составляли высокие, крепкие негры, смешанные с белыми моряками и пехотинцами». [138]