В толпе беглецов находился президент Соединенных Штатов. На поле боя главнокомандующий не смог управлять даже своей лошадью, не говоря уже об армии. Мэдисон и секретари его кабинета, став свидетелями первых этапов фарсового «сражения», галопом разбежались в разные стороны и скрылись, потеряв связь друг с другом, оставив страну без руководства. Конгресс уходил на привычные летние каникулы, а его члены — за город. В этом политическом вакууме ответственность за эвакуацию исполнительного особняка легла на первую леди. В отличие от большинства окружающих, Долли Мэдисон сохранила спокойствие и уберегла некоторые национальные сокровища (в том числе знаменитый портрет Джорджа Вашингтона работы Гилберта Стюарта) при организации своего отъезда. Но когда на следующий день миссис Мэдисон попыталась укрыться в фермерском доме в Вирджинии, хозяйка дома прокляла её за то, что её муж был призван на службу в ополчение, и выгнала первую леди и её свиту. Это было слишком типично для неуважения, в которое военное унижение повергло лидеров страны. [139]

Наступающие британские колонны с такой легкостью добрались до общественных зданий в центре Вашингтона, что современники считали, будто их вели предательские информаторы. В президентском доме (ещё не называвшемся Белым) они обнаружили главную столовую, уставленную едой и вином для сорока гостей — на этот вечер был назначен банкет. Смеющиеся краснокожие попировали сами и выпили язвительный тост за «здоровье Джемми», после чего подожгли здание. [140] Помимо президентского особняка, британцы сожгли Капитолий, а также Государственный, Военный, Военно-морской и Казначейский департаменты. Ночью разразился ливень, который погасил большую часть пламени, но не раньше, чем был нанесен ущерб на миллионы долларов и уничтожены тысячи томов из первоначальной библиотеки Конгресса. Ущерб был усугублен мародерством, которым занимались не враги, а местные жители, «развратные негодяи, которые наживались на всеобщем бедствии», — сообщала одна из вашингтонских газет. Поджог общественных зданий не был случайным актом вандализма пьяных солдат; пожары были устроены по приказу вице-адмирала сэра Александра Кокрейна, главного британского командира в Чесапике, который отправил послание, уведомляющее президента Мэдисона о том, что эти действия представляют собой возмездие за предыдущие бесчинства, совершенные американцами во время их вторжения в Канаду. Самым значительным из этих инцидентов был поджог здания парламента Верхней Канады, когда американцы захватили Йорк (ныне Торонто) в апреле 1813 года. [141]

Муниципальные власти Джорджтауна и Александрии поспешно разослали гонцов с заверениями, что британцы капитулируют без боя; капитуляция Александрии была принята, но на самом деле у британцев не было намерения занимать Джорджтаун. [142] Вместо этого захватчики двинулись на Балтимор. Только успешная оборона форта Мак-Генри 13 сентября, увековеченная Фрэнсисом Скоттом Ки в песне «Звездно-полосатое знамя», не позволила городу разделить судьбу Вашингтона. Затем британцы эвакуировались так же быстро, как и пришли, забрав с собой около двадцати четырех сотен афроамериканцев — мужчин, женщин и детей, которые воспользовались возможностью сбежать из рабства. Во всех случаях, кроме нескольких, британцы сдержали своё обещание дать свободу этим людям, большинство из которых в итоге поселились в Новой Шотландии. В течение одиннадцати лет после войны Соединенные Штаты добивались от Британии компенсации для их бывших хозяев и в конце концов добились своего. [143] Стратегически целью британского рейда на Чесапик было отвлечь американцев от усилий по завоеванию Канады, а психологически — дискредитировать администрацию Мэдисона. Обе цели были достигнуты. Неудивительно, что октябрьский посетитель вашингтонского Октагон-хауса (на углу Нью-Йорк-авеню и Восемнадцатой улицы), где Мэдисоны жили во время ремонта президентского дома, обнаружил, что глава администрации выглядит «жалко разбитым и несчастным». [144]

Проблемы Мэдисона были не только политическими, но и военными, в них участвовала его собственная партия, республиканцы Джефферсона [145] и его кабинет. Даже в поражении, военный министр Армстронг представлял политическую фракцию, к которой Мэдисон должен был относиться с осторожностью, — провоенных республиканцев Нью-Йорка. Поэтому президент милостиво разрешил Армстронгу уйти в отставку вместо того, чтобы уволить его; Армстронг отплатил за внимание Мэдисона годами упреков. [146] Мэдисон перевел соперника Армстронга, Джеймса Монро, в Военный департамент, создав вакансию в Государственном департаменте, которая осталась незаполненной, и Монро выполнял обе работы до изнеможения. Министерствам финансов и военно-морского флота также требовались новые главы, но снова оказалось трудно найти подходящих кандидатов, готовых выполнять столь неблагодарную работу. Престиж федерального правительства упал настолько низко, а перспективы победы в войне стали настолько сомнительными, что мало кто из политиков стремился отождествлять себя с администрацией. Власти штатов и местные органы власти, напуганные перспективой новых британских набегов на побережье, теряли интерес к общей стратегии войны и концентрировались на собственной обороне, даже игнорируя федеральные полномочия. В каком-то смысле их действия были оправданы, ведь успешная оборона Балтимора была организована властями Мэриленда, а не федеральными властями. [147]

19 сентября 1814 года собрался Конгресс, созванный президентом на специальную сессию. Конгресс собрался в единственном общественном здании Вашингтона, которое избежало разрушения, — почтовом отделении и патентном бюро. Даже находясь в окружении обугленных свидетельств бедственного положения своей страны, избранные представители народа не могли заставить себя удовлетворить насущные потребности, которые поставил перед ними президент. Он призвал к всеобщей воинской повинности, и в ответ на это они дали разрешение на увеличение числа краткосрочных добровольцев и ополченцев штатов, уточнив, что последние не должны служить за пределами своего или соседнего штата без согласия своих губернаторов. Недавние попытки Казначейства взять кредит не увенчались успехом, и президент попросил создать новый национальный банк, чтобы правительство могло собрать деньги на войну и восстановить рухнувшую финансовую систему страны. После долгих дебатов конгрессмены заменили законопроект бумажными деньгами, на который Мэдисон был вынужден наложить вето. Они даже заспорили о щедром предложении Томаса Джефферсона продать свою великолепную библиотеку федеральному правительству в качестве замены утраченной Библиотеки Конгресса. Законодатели провели расследование падения Вашингтона в Конгрессе и доставили Мэдисону ещё больше неприятностей, обсудив предложение перенести столицу страны обратно в Филадельфию на том основании, что она будет более пригодна для обороны в военном отношении. (Это изменение лишь незначительно проиграло в Палате представителей — 83 против 74.) Одним словом, Конгресс подверг образцовое терпение Мэдисона суровому испытанию. «Сколько бед во всех отраслях наших дел» произошло из-за отсутствия сотрудничества с конгрессом, — жаловался он одному из бывших президентов. [148]

Номинально Республиканская партия Мэдисона имела значительное большинство в Конгрессе. На самом деле партийная дисциплина была невелика, а республиканцы на протяжении всей войны были сильно раздроблены. Как только летом 1812 года пришло известие о том, что британцы отменили свои постановления в Совете, ограничивающие американскую торговлю, республиканцы в Конгрессе разделились во мнениях относительно целесообразности продолжения войны только ради сопротивления импрессингу. Спикер Палаты представителей Лэнгдон Чевес из Южной Каролины не был другом администрации; председатель Комитета по путям и средствам Палаты представителей Джон Уэйлс Эппес, зять Томаса Джефферсона, оказался занозой в боку Мэдисона. Некоторые из законодательных лидеров, к которым президент мог бы обратиться за поддержкой, отсутствовали, служили в вооруженных силах или находились на важных дипломатических миссиях, как Генри Клей за океаном, пытаясь договориться о мире. Конгрессмены, называющие себя «старыми» республиканцами, оставались такими упрямыми приверженцами своей философии малого правительства, низких налогов и прав штатов, что никакие чрезвычайные ситуации не могли их переубедить, хотя президент принадлежал к их собственной партии. Даже друг и наставник Мэдисона Джефферсон встал на сторону своего зятя и выступил против предложенного второго национального банка; это был один из немногих случаев, когда Джефферсон и Мэдисон не сотрудничали друг с другом. Партия меньшинства, федералисты, были естественными друзьями национальной власти, но в сложившейся ситуации они вели себя как самые обструкционистские из всех противников Мэдисона. Горячо враждуя с администрацией, которая разрушила их торговлю и уничтожила финансовую систему Александра Гамильтона, они не собирались предоставлять помощь для ведения войны, которую они осуждали. [149]

После провала в Вашингтоне оппозиция федералистов против войны усилилась. Федералисты Массачусетса и Коннектикута отозвали своих ополченцев с федеральной службы. С 15 декабря по 5 января в Хартфорде (штат Коннектикут) проходил съезд штатов Новой Англии, организованный федералистами, который втайне обсуждал, какие шаги предпринять в ответ на кризис. Через неделю после закрытия съезда его отчет был опубликован 12 января — по совпадению, в день национальной молитвы, поста и смирения. В воздухе витали предположения о том, какое решение может принять съезд: Сецессия и переговоры о сепаратном мире с британцами казались вовсе не немыслимыми. Но на самом деле на Хартфордском съезде преобладали умеренные федералисты во главе с Гаррисоном Греем Отисом, и его результаты, когда они стали известны, оказались менее угрожающими, чем опасались республиканцы. Протестуя против того, что администрация пренебрегала защитой Новой Англии, отвлекая военные силы на неудачные вторжения в Канаду, съезд попросил позволить штатам взять на себя ответственность за собственную оборону, получая при этом некоторые федеральные доходы, чтобы помочь оплатить расходы. В остальном делегаты просто повторили стандартные жалобы федералистов Новой Англии и призвали внести поправки в Конституцию для их устранения. В числе их претензий было положение Конституции, позволяющее рабовладельческим штатам получить дополнительное представительство в Конгрессе для трех пятых людей, которых они держали в собственности. (Только благодаря этому положению Джефферсон победил Джона Адамса на выборах 1800 года, отстранив федералистов от власти). Другие поправки требовали большинства в две трети голосов в конгрессе для объявления войны, введения эмбарго на торговлю или принятия новых штатов. Президенты должны были быть ограничены одним сроком и не могли быть выходцами из того же штата, что и их предшественник. Федеральные должности должны были занимать только уроженцы страны (в Новой Англии в то время было относительно мало иммигрантов). Говорят, что, прочитав эти рекомендации, Мэдисон громко рассмеялся [150] — рефлекс, который мог выражать либо его облегчение, либо признание политической невозможности принятия таких поправок. Несмотря на то что авторы-федералисты подверглись серьёзной критике как в своё время, так и впоследствии, резолюции Хартфордского конвента в конечном итоге оказались менее опасными для федерального союза, чем резолюции Кентукки и Вирджинии 1798 года, которые выступали за признание федеральных законов недействительными на уровне штатов. Только одно действие Хартфорда представляло собой даже потенциальную угрозу: если война продлится до июня следующего года, решили делегаты, следует созвать ещё один съезд в Новой Англии, предположительно для поиска более радикальных средств защиты. [151]

В этой атмосфере повышенного беспокойства в Вашингтоне новость о победе в Новом Орлеане прозвучала как избавление от чистилища. Конечно, отражение британского вторжения при Платтсбурге на озере Шамплейн в сентябре предыдущего года было стратегически более важным, заставив британцев отказаться от плана присоединения части Новой Англии к Канаде. Но Новый Орлеан был гораздо более масштабным сражением, а огромное различие в потерях сделало его особенно приятным. В состав британской армии, потерпевшей поражение в Заливе, входили части, сражавшиеся в Чесапике, поэтому события в Бладенсбурге и Вашингтоне казались должным образом отомщенными. Успех гражданской армии Джексона над профессиональными солдатами, казалось, оправдывал тех, кто утверждал, что ополчение представляет собой наиболее экономически эффективное средство обороны. Поэтому победу могли от всей души приветствовать не только республиканские националисты, которые хотели войны, но и «старые» республиканцы, которые не желали никаких нововведений в сторону увеличения правительства. Наконец, если нехаризматичный Мэдисон никогда не привлекал общественное воображение в качестве военного лидера, то Джексон идеально олицетворял собой популярного героя войны.