Для Рузвельта выборы стали славным и громким триумфом. Его перевес над Лэндоном в коллегии выборщиков составил 523–8 голосов, что стало самым значительным результатом за более чем столетие, со времен перевеса Джеймса Монро над Джоном Куинси Адамсом (231–1) в 1820 году. В Палате представителей демократы заняли 331 место, оставив республиканцам лишь 89. В новом Сенате демократам досталось 76 мест — настолько много, что двенадцать новичков-демократов должны были занять места на традиционно республиканской стороне прохода. Значительное большинство губернаторских должностей теперь также находилось в руках демократов. То, что Уильям Аллен Уайт сказал о Рузвельте после выборов в Конгресс в 1934 году, теперь было как никогда верно: «Он был практически коронован народом». [498]

Что будет делать Рузвельт с этим громким мандатом и со всей этой политической властью? Вскоре нация получила ответ. За три четверти века до этого Авраам Линкольн в своей второй инаугурационной речи отвлекся от непосредственного политического кризиса, связанного с отделением, который занимал его первую инаугурацию, и остановился на упрямом моральном зле рабства. Он поклялся продолжать войну «до тех пор, пока каждая капля крови, пролитая плетью, не будет оплачена другой, пролитой мечом». Так и Рузвельт во время своей второй инаугурации преуменьшил значение чрезвычайной ситуации, вызванной депрессией. Вместо этого он говорил о непреходящем зле, которое он предлагал победить во время своего второго срока. Став первым президентом, инаугурация которого состоялась в январе, 20 января 1937 года Рузвельт окинул взглядом мокрую от дождя толпу, собравшуюся у восточного фасада Капитолия, и изложил манифест своей второй администрации:

Это была благородная цель и прекрасное испытание прогрессом, провозглашенное с ясностью и страстью американским лидером, наделенным, как никто до него, полномочиями воплотить своё видение в жизнь. Но с наступлением нового 1937 года Рузвельт столкнулся с будущим, которое таило в себе опасности, не поддающиеся даже его волшебному расчету.

Несмотря на то, что Рузвельт выступал против бизнеса, и несмотря на неуверенную работу NRA и AAA, уже в 1935 году экономика начала демонстрировать хотя бы скромные признаки восстановления. В котловинах Аппалачей шахтеры заново отделывали угольные шахты, потемневшие и разрушившиеся за годы бездействия. Рабочие смазывали ржавые веретена на давно закрытых текстильных фабриках от Массачусетса до Каролинских островов. Лязг штамповочных прессов и жужжание станков раскололи тишину, опустившуюся в 1929 году на великий промышленный пояс между рекой Огайо и Великими озерами. Стивидоры снова затаскивали грузы в доки Пьюджет-Саунд и залива Сан-Франциско. Буксиры, выведенные из консервации, толкали баржи вверх по Миссисипи из Нового Орлеана. Вдоль рек Мононгахела и Аллегени снова оживали кузнечные и литейные печи. С трудом, но с надеждой Америка возвращалась к работе.

Официальные данные подтвердили масштабы возрождения. Валовой национальный продукт в 1935 году составил почти 88 миллиардов долларов, что значительно выше минимума 1933 года — 73 миллиарда долларов, но все ещё ниже максимума 1929 года — 104 миллиарда долларов. Более чувствительный индикатор экономических показателей, измеряющий объем промышленного производства на ежемесячной основе, подтвердил устойчивые и даже ускоряющиеся темпы улучшения. Индекс промышленного производства Федеральной резервной системы США, рассчитанный на основе показателя 1929 года, равного 100, вырос с менее чем 50 в 1933 году до 70 в 1934 году, а к концу 1935 года превысил 80. Эти благоприятные тенденции набирали обороты в течение 1936 года и в начале 1937 года. К моменту триумфального переизбрания Рузвельта в ноябре 1936 года число безработных сократилось почти на четыре миллиона человек по сравнению с тринадцатью миллионами в 1933 году. За несколько недель после его инаугурации в конце января 1937 года ещё почти два миллиона рабочих нашли работу (хотя уровень безработицы в 1937 году оставался на отметке 14% и не опускался ниже до конца десятилетия). Валовой национальный продукт в 1936 году составил почти 100 миллиардов долларов, а в 1937 году превысил показатель 1929 года (правда, лишь ненадолго и с трудом). [500]

Это экономическое возрождение, пусть и непрочное, послужило основой для крестового похода американского рабочего движения к своей самой труднодостижимой цели: организации миллионов неквалифицированных рабочих в крупных отраслях массового производства, особенно в сталелитейной и автомобильной промышленности, в мощные промышленные профсоюзы. Эта цель была недостижима для рабочих с тех пор, как рыцари труда бесславно погибли около пятидесяти лет назад. Она стала ещё более недостижимой после того, как Депрессия сделала фирмы, не имеющие клиентов, иммунитетом от самого мощного оружия рабочих — угрозы прекращения работы. Но процветание, особенно первое процветание после столь долгого периода депрессии, вновь сделало многие фирмы уязвимыми для тактики замедления темпов роста и забастовок.

Другие элементы, необходимые для достижения целей рабочих, также становились на свои места. Благодаря Закону Норриса-Ла Гардиа 1932 года, который запретил федеральным судебным органам выносить судебные запреты в трудовых спорах, капитал больше не мог обращаться за помощью к федеральным судам. Успешная организация труда теперь как никогда зависела от дружественных или, по крайней мере, нейтральных правительств штатов. В прошлом многие губернаторы были готовы послать милицию, чтобы прорвать линии пикетов и сопроводить рабочих-скотов на забастовавшие фабрики, шахты и заводы. Но к 1937 году, во многом благодаря активной предвыборной кампании и щедрому финансированию организации Джона Л. Льюиса United Mine Workers, либеральные демократы, симпатизирующие рабочим, заняли губернаторские посты в нескольких ключевых промышленных штатах. В Нью-Йорке председательствовал Герберт Леман. В сталелитейной Пенсильвании, где долгое время молчавшие заводы теперь работали на 90 процентов мощности и впервые за полдесятилетия начали приносить прибыль, в здании штата заседал Джордж Эрл. А 1 января 1937 года Фрэнк Л. Мерфи принял присягу в качестве губернатора Мичигана, где огромные автомобильные заводы, пустовавшие и заброшенные с 1929 года от Детройта до Флинта и дальше, оживали, готовясь к ожидаемому выпуску около четырех миллионов автомобилей в следующем году, что почти вдвое превышало их среднегодовой объем производства в первой половине десятилетия.