Тогда Мирославе, казалось, это всё больше удачей, которая ей также помогла устроиться в редакцию, но спустя время она со смущением осознала, что дело было в том, что Анат Данилович её попросту пожалел. Он взял над ней шефство, согрел грубоватой заботой, научил взаимодействовать с людьми, держаться с достоинством и раскрыл в ней лидерские качества, которые посоветовал придержать до поры до времени. У шефа были одни сыновья, которые уже давно выросли, а желание повоспитывать осталось, вдобавок ещё девчонку.

Через град ошибок и неудач Мирослава к сегодняшнему дню без лишней скромности стала достойным членом общества. В общем-то, она многим была обязана Анату Даниловичу, который не просто помог социализироваться, даже больше — он помог ей научиться жить настолько, насколько это вообще было возможно в её случае.

Прошло почти два года, и так как Мирославу всё ещё не уволили, а она помнила условия её найма, то это означало, что, либо она всё-таки не дура, либо действительно знает толк в крепком алкоголе. Первый вариант был более предпочтительный, но шеф никогда бы в этом не признался. Но её это не так уж и волновало, ведь в сухом остатке главным для неё было — это продолжать работать в месте, где информационный поток ни на миг не умолкает, чтобы не упустить ни единого подозрительного слуха. Не упустить и оказаться в месте… подобном этому.

Мирослава потёрла участок кожи под ключицами, прогоняя воспоминания и ощущения, и ненароком подумала, что в этом селе её может ожидать гораздо большее, чем ответы на её вопросы.

Перво-наперво она приняла решение посетить местную церковь. Её местонахождение ей сообщили две женщины, которых она с извинениями потревожила, когда вышла на длинную улицу. Они сначала оглядели её с недоумением, но затем поведали о наличии целых двух церквей. Одна работала в летнее время, была сделана из дерева и находилась возле школы, а вторая — каменная открывалась в зимний сезон. Мирослава, подняв голову в нужном направлении, смогла разглядеть вдалеке колокола, которые украшали каменную церковь. Поблагодарив за помощь, она отправилась в другую сторону, где на небольшом холме, у перекрёстка трёх дорог должна была быть расположена деревянная церковь.

Двигаясь в нужном направлении, она обращала внимание, что мужчины и женщины одевались всё-таки в большей степени традиционно, но и до здешних мест веяние моды добралось. Мирослава, облачившаяся в единственную длинную тёмную юбку, не особо выделялась ею, зато привлекала внимание чёрным пиджаком с широкими плечами и мундштуком в руке. Пусть местные и не удивлялись туристам, но вряд ли каждый день они наблюдали посреди дороги спокойно курящую женщину в тёмном юбочном костюме и распущенными волосами. Мирослава нередко подумывала над тем, чтобы постричься, поддаваясь моде и практичности, но все никак не доходили руки.

Пока она курила и размышляла о своих дальнейших действиях, то даже немного смутилась оказанному вниманию — всё же в столице реже так открыто позволяли себе таращиться, но, тем не менее она докурила папиросу до конца, вытерла салфеткой мундштук снаружи, ёршиком внутри, сложила сначала салфетку во внутренний карман, затем ёршик и мундштук в тубу из-под сигар и только потом пошла дальше.

Мирослава не любила горький запах табака, который стоял в редакции. Она предпочитала финские папиросы, они запахом чем-то напоминали ей костры, которые жгли по осени. Когда Мирослава курила, то обычно размышляла о чем-то, и не раз удивлялось тому, как хорошо во время этого процесса думалось. Помимо протеста, смысл которого она вложила в эту пагубную привычку, и лёгких мыслей, Мирославу также расслабляли эту медитативные действия, а в её положение это было чуть ли не жизненно необходимо.

Пока шла, она продолжала разглядывать наряды женщин, одетых в льняные юбки или платья, низ которых плотно облегал бёдра, а дальше свободно спускался чуть ниже колен, окаймлённый яркой цветной полосой по подолу и каким-нибудь рисунком. Более молодые девушки наряжались в шелковые однотонные юбки, что Мирославе пришлось особенно по вкусу. Верхние рубашки без рукавов на талии были подвязаны тканевыми длинными поясами с кисточками на концах, которые свисали почти что до земли.

А мужчины преимущественно носили светлые полосатые штаны и разноцветные рубашки с более тонкими и короткими поясами. Своими разноцветными рубашками они хоть и выделялись, но всё же меркли перед женщинами, которые сверкали стеклянными бусами, крупными серьгами с перьями и браслетами, камни которых переливались радугой на солнце. На головах и в руках девушки носили шляпки, искусно украшенные вручную — в них была здравомыслящая необходимость, так как солнце в летнюю пору пекло нещадно, а женщины много времени проводили в полях или огородах.

Мирослава нашла образы жителей очень гармонично сочетающимися с природой вокруг и строениями, поэтому искренне любовалась, пока не добралась до своей цели.

Церковь ей понравилась. Она была тоже украшена, но не так ярко. Особенно выделялись ажурные росписи над арочным проходом внутрь. Она не была огорожена никакими заборами или стенами, поэтому все вокруг видели, кто становился посетителям храма Божьего. Народу возле церкви особенно не наблюдалось. Зато виднелся небольшой уютный садик с выложенной плиткой и дом, где жил священник. Чуть дальше стояло двухэтажное свежевыбеленное здание с клумбами под окнами, в котором угадывалась школа.

Перед входом в церковь Мирослава перекрестилась и стала медленно подниматься по немногочисленным ступенькам, давая себе возможность передумать. В её приходе был скрыт и умысел, и нужда. Но Мирослава желала бы, чтобы ею руководствовал только умысел, который заключался в том, чтобы продемонстрировать местным свою религиозность. Но, на самом деле, её также потянуло сюда чувство, которое она игнорировала все десять лет, будучи слишком гордой и задетой.

Она долгие годы упрямо не желала потакать своей привязанности. Ведь с тех пор, как в юности ей стало известно о своем «недуге», она считала, что высшие силы отказались от неё. Так говорили воспитательницы, когда она якобы из простого любопытства интересовалась о различиях между людьми и теми, кто отличался от них. Даже не за стремление, а просто за вопрос она отхватила пощёчину и грозные утверждения о том, что человек — идеальное творение Господа, и он не должен желать большего. Во время долгой и нудной лекции, которая последовала после, они также ненароком ответили на вопрос, который тревожил Мирославу. Они утверждали, что те люди, кто отличался — проклятые люди — это те, от кого отказался Бог. Она тогда рискнула уточнить: а что если этот человек — ребёнок? И ей даже ответили, не назначив наказания, что тогда его душа уже прибыла в мир испорченной и от таких детей нужно избавляться на благо всем живущим.