В этот момент Тейлор отправил своё послание Конгрессу. Написанный в задумчивой риторике, явно не похожей на личный стиль Тейлора, этот документ содержал по крайней мере один ревун, вызывающий насмешки демократов: «Мы находимся в мире со всеми странами мира и стремимся поддерживать наши заветные отношения с остальным человечеством». Но документ был прямым и энергичным по смыслу, и в нём без уклонений излагалась политика в отношении земель, находящихся в мексиканской уступке. Жители Калифорнии, сказал Тейлор, собрались, чтобы сформировать для себя правительство штата после того, как Конгресс не смог обеспечить их; вскоре они подадут заявку на получение статуса штата, и если предложенная ими конституция будет соответствовать Конституции Соединенных Штатов, «я рекомендую их заявку на благоприятное рассмотрение Конгресса». Что касается Нью-Мексико, то его жители также «в недалёком будущем» подадут заявку на получение статуса штата, и когда они это сделают, подразумевал Тейлор, они должны получить такое же отношение. Что касается междоусобных распрей, то он выразил сожаление по этому поводу, напомнил Конгрессу о предупреждениях Вашингтона против «характеристики партий по географическим признакам» и прямо заявил о своём намерении пресечь любую попытку объединения: «Какие бы опасности ни угрожали ему [Союзу], я буду стоять на его стороне и поддерживать его в целостности». [145]

Рассматриваемая исключительно как решение проблемных вопросов Калифорнии и Юго-Запада, политика Тейлора демонстрировала определенное мастерство замысла. Поскольку Калифорния и Нью-Мексико наверняка станут свободными штатами, у Севера были все основания для положительного ответа; но в то же время можно было избежать Уилмотского провизо, ставшего анафемой для Юга. Южане неоднократно настаивали на том, что они не ожидают распространения рабства на Юго-Запад, но возражают против того, чтобы Конгресс проводил неправомерное различие между их институтами и институтами Севера. Если они имели в виду то, что говорили, то формула Тейлора могла их удовлетворить. Более того, его план мог претендовать на несколько впечатляющих прецедентов. Стивен А. Дуглас в предыдущем Конгрессе предложил избежать вопроса Уилмота, приведя Мексиканскую уступку непосредственно к статусу штата, без прохождения территориального этапа. Уильям Б. Престон из Вирджинии, который был военно-морским министром при Тейлоре, был автором такого предложения в предыдущем Конгрессе, и в то время ведущие южные виги проявили готовность поддержать его. [146]

Защитник послания президента мог бы указать на то, что, оставляя вопрос о рабстве на усмотрение местных властей, Тейлор на самом деле принимал своего рода народный суверенитет. Можно также утверждать, что, оторвавшись от навязчивого спора по поводу Уилмотского провизория, Тейлор дал южанам шанс отвернуться от проблемы, сулящей лишь абстрактные выгоды, и заняться преследованием более осязаемых целей — например, Джон Белл из Теннесси считал, что им следует обратить внимание на раздел Техаса, чтобы получить более одного рабовладельческого штата. [147]

Но если предложение Тейлора могло предложить возможное решение чисто территориального аспекта секционного спора, то сам спор стремительно обострялся и приобретал все более серьёзные масштабы. Во время затянувшегося и гневного территориального тупика южане все больше убеждались в том, что проблема, поднятая Провизией Уилмота, была лишь симптомом гораздо более серьёзной опасности для них. Давнее секционное равновесие в Союзе исчезало, и Юг превращался в меньшинство, превосходящее его по численности населения, уже давно имеющее перевес в Палате представителей и защищенное лишь балансом в Сенате. Но не было ни одной рабовладельческой территории, ожидающей превращения в другой рабовладельческий штат, в то время как вся верхняя часть Луизианской покупки, вся страна Орегон, а теперь и вся Мексиканская уступка были готовы породить свободные штаты в изобилии. [148] Президент, делая вид, что желает, чтобы Калифорния сама решала вопрос о рабстве, на самом деле способствовал превращению Калифорнии в свободный штат. Его главным советником был человек, который прямо заявил, что «рабство… можно и нужно отменить, и мы с вами можем и должны это сделать». [149] Когда такие люди превратят достаточное количество потенциально свободных штатов в реально свободные, они конституционными шагами приведут свою угрозу в исполнение. Южане со страшной убежденностью верили, что отмена буквально уничтожит южное общество. Она подвергнет «обе расы величайшему бедствию, а часть — нищете, запустению и убогости»; нападая на рабство, северяне решили «начать войну против внутреннего института, на который поставлена наша собственность, наша социальная организация, наш мир и безопасность». [150] Когда конгрессмен-северянин открыто говорил о подневольной войне, [151] как о более предпочтительной, чем расширение рабства, он задевал южан за живое. Независимо от того, были ли их страхи реальными или фантастическими, доминирующим фактом является то, что они верили, что отмена рабства приведет к «кровавому холокосту», и сопротивлялись всему, что могло бы привести к отмене рабства, как если бы они сопротивлялись самому холокосту.

Испытывая подобные опасения, многие южане пришли к выводу, что стоят перед решающим выбором: они должны каким-то образом стабилизировать своё положение в Союзе, предусмотрев гарантии сохранения рабовладельческой системы, либо отделиться, пока их положение меньшинства не сделало их бессильными. Хотя форма плана Тейлора не оскорбляла их так сильно, как план Уилмота, они видели, что он так же решительно исключит их из Юго-Запада. Поэтому теперь они хотели не просто урегулировать территориальный вопрос, а провести широкую секционную корректировку. Тейлор столкнулся не с территориальным тупиком, который разочаровал Полка, а с кризисом Союза.

Признаки отчуждения южан от Союза были налицо и, по мнению многих наблюдателей, вызывали тревогу. Сам Кэлхун с радостью писал, что никогда не знал Юга таким «единым… смелым и решительным». Многие южные члены Конгресса, по его словам, «объявили себя дезунионистами». Во время конкурса на звание спикера Роберт Тумбс выступал под грохот возбужденной Палаты представителей, чтобы заявить о своём неповиновении:

Пока южные конгрессмены заявляли о своей воинственности, южные штаты готовились к действиям. В октябре 1849 года большой двухпартийный съезд в Миссисипи призвал к встрече в Нэшвилле в июне следующего года представителей всех рабовладельческих штатов. В декабре законодательное собрание Южной Каролины приняло это предложение и назначило делегатов на встречу в Нэшвилле. В феврале и марте Джорджия, Техас, Вирджиния и Миссисипи также проголосовали за участие, а некоторые другие штаты приняли резолюции, выражающие одобрение конвенции и решимость не подчиняться Провизии Уилмота, но воздержались от отправки делегатов. Нэшвиллский проект пользовался достаточной общественной поддержкой на Юге, особенно среди демократов, чтобы сделать его грозным и показать, что если Конгресс примет политику свободных земель, то последует серьёзный кризис. [153]

На этот кризис Закари Тейлор предлагал прямолинейный джексоновский ответ. Тейлор намеревался не идти на уступки тем, кто говорил о разрушении Союза, а отстаивать его перед всеми противниками, будучи уверенным, что они уступят, если столкнутся с сильной политикой. Поскольку его теория никогда не проверялась, её нельзя ни доказать, ни опровергнуть, но одно очевидно, хотя часто упускается из виду: Тейлор занимал определенную и позитивную позицию. Если он был прав, полагая, что Юг уступил бы твёрдой бескомпромиссной позиции на данном этапе, пока его сепаратистские импульсы не закалились десятилетием противостояния, то отказ Конгресса следовать его политике стоил республике десяти лет раздоров, которых можно было избежать и которые закончились титанической гражданской войной. Если бы он ошибался, то его политика заставила бы Север пройти высшее испытание войной за Союз, прежде чем он достиг бы перевеса сил, или технологического напряжения, или убежденности в национальном единстве, которые позволили бы ему выиграть войну, которая в конце концов наступила в 1861 году.