Затем 4 марта Кэлхун поднялся с больничной койки, чтобы представить речь, которую за него прочитал сенатор Джеймс М. Мейсон из Вирджинии. В этом обращении проблема Союза рассматривалась на высоком интеллектуальном уровне, анализировались социальные и культурные факторы, способствовавшие росту американского национализма. «Большая ошибка полагать, что воссоединение может быть осуществлено одним ударом. Путы, связывающие эти штаты в один общий Союз, слишком многочисленны и сильны для этого… Пуповины… не только многочисленны, но и разнообразны по своему характеру. Одни из них духовные или церковные; другие — политические, третьи — социальные. Одни связаны с выгодой, которую дает Союз, другие — с чувством долга и обязательства… Уже сейчас возбуждение вопроса о рабстве привело к разрыву некоторых из наиболее важных и значительно ослабило все остальные, как я покажу далее». По мнению Кэлхуна, когда путы будут разорваны, для удержания Союза останется только сила, и тогда должно произойти воссоединение. Он также говорил о значении равновесия как важнейшего фактора союза Севера и Юга и о средствах, с помощью которых равновесие может быть сохранено. Хотя он не развил эту идею в своей речи, возможно, он думал о поправке к конституции, в результате которой президентство станет двойной должностью, а Север и Юг будут иметь по одному исполнительному органу с полным правом вето. Таким образом, в прямом смысле речь Кэлхуна, казалось бы, не имела никакого отношения к обсуждаемым резолюциям, поскольку он игнорировал план Клея, предупреждал о более глубокой проблеме, выступал за решения, которые не могли быть приняты, и фактически предсказывал воссоединение. Тем не менее, в каком-то смысле его речь внесла мощный вклад в достижение компромисса, поскольку за три десятилетия междоусобных споров никогда не было более ясного или торжественного предупреждения о глубоком недовольстве Юга и основных опасностях, стоящих перед Союзом. [161]

Три дня спустя Кэлхун пришёл в Сенат почти в последний раз, [162] чтобы послушать Дэниела Уэбстера. Выступление Вебстера приобрело особую важность из-за того, что никто не знал, какой будет его позиция, а он считался сторонником свободы. Если бы он выступил за уступки рабству, то на него обрушилась бы ярость аболиционистов; тем не менее, Вебстер с гордостью встретил эту бурю. Хотя он со всей силой утверждал, что без гражданской войны не может быть воссоединения, он признал, что у Юга есть законные претензии, которые должны быть устранены. Повторив с превосходной эффективностью идею, которую выдвигали Полк, Клей и многие другие, он утверждал, что оскорблять Юг, дискриминируя южные институты в области, где физические условия исключают их в любом случае, было бы сверхъестественно: «Я бы не стал трудиться над тем, чтобы подтвердить постановление природы или повторить волю Бога. И я не стал бы вводить Положение Уилмота с целью насмешки или упрека. Я бы не стал включать в него никаких доказательств голосов высшей власти, чтобы уязвить гордость, пусть даже справедливую, рациональную или иррациональную, чтобы уязвить гордость джентльменов, принадлежащих к южным штатам». Дебаты продолжались до апреля, но когда Уэбстер сел за стол, его слушатели поняли, что он сделал высшее предложение мира и кульминационный призыв к примирению. [163]

Уильям Х. Сьюард ответил 11 марта. Будучи самым умелым и близким сторонником Тейлора, Сьюард должен был посвятить свои усилия изложению и защите президентской программы, которая не имела адекватного представителя в Конгрессе, но вместо этого он воспользовался случаем, чтобы высказать, по сути, своё личное мнение, что законодательный компромисс «в корне неверен и по сути порочен». В более трезвом контексте, чем обычно признается, он также сделал поразительное замечание о том, что «есть более высокий закон, чем Конституция», создав тем самым впечатление пренебрежения конституционными обязательствами и оставив некоторые сомнения в том, был ли он полководцем для Закари Тейлора или для Бога. Историки с тех пор признают важность речи «Высший закон», но они упускают из виду тот факт, что Сьюард упустил возможность выступить в защиту программы Тейлора. Сам президент, несомненно, осознавал этот факт с острым сожалением. [164]

В конце марта Кэлхун умер. В апреле Клей добился назначения Специального комитета из тринадцати человек, председателем которого он стал, для рассмотрения своих и других компромиссных предложений. В комитете он принял план, разработанный Генри С. Футом, против которого он сначала выступал, чтобы включить большинство предложений, которые были рекомендованы, в один всеобъемлющий, общий законопроект. Энергичными усилиями он добился принятия этого плана. Получившаяся в результате всеобъемлющая мера вскоре стала известна под несколько насмешливым названием «омнибус», поскольку она представляла собой транспортное средство, на котором можно было передвигаться по любому конкретному положению. Очевидно, что это воплощало определенную стратегию: говоря простым языком, Клей делал ставку на то, что сторонники компромисса составят большинство и что если весь компромиссный план будет сведен в единый законодательный пакет, то это большинство проголосует за него, тогда как если бы он был представлен по частям, то отдельные меры голосовались бы ad hoc, по их собственным достоинствам, а не обязательно как часть компромисса, и в этом случае некоторые из них могли бы быть провалены. Или, выражаясь иначе, Клей рассчитывал на то, что «Омнибус» станет инструментом, который побудит конгрессменов голосовать за те пункты, которые они не поддерживали, увязывая их с другими, которые они поддерживали. Считалось, что принятие Калифорнии станет тем канатом, с помощью которого можно будет протащить весь компромисс. Омнибус также имел тактическое преимущество, позволяя всем сторонам быть уверенными в том, что они получат обещанные им уступки в то же время, когда они уступят просимые у них уступки; это позволяло избежать неловкости, когда одна сторона должна была пойти на уступки до того, как это сделает другая, и надеяться на добрую волю другой стороны, чтобы она ответила взаимностью позже.

Комитет принял стратегию Клея, и в мае он представил свои меры Сенату. [165] До этого времени он продолжал притворяться, что его предложения соответствуют духу программы Тейлора, но 21 мая он открыто бросил вызов администрации. Газета Washington Republic, отвечая от имени президента, объявила «национальным несчастьем» то, что Клей нарушил единство поддержки плана Тейлора, и обвинила сенатора от Кентукки в «честолюбии присвоить себе славу третьего компромисса». [166] В этот момент партия вигов столкнулась с ожесточенной внутренней борьбой.

3 июня делегаты девяти южных штатов собрались на съезд в Нэшвилле. Это был конечный результат многолетних усилий воинственных южан по обеспечению единства Юга. В течение предыдущей зимы, когда южане чувствовали, что вот-вот будет наложено принуждение в виде Уилмотского провизория, они смотрели на эту встречу южных штатов как на начало новой эры для Юга. Больше у защитников прав южан не будет повода сожалеть о бессилии одного штата действовать самостоятельно. Партизанские разногласия между вигами и демократами больше не будут нейтрализовать могучую силу региона, действующего как единое целое. Впервые южные штаты, объединившись, смогли бы добиться признания своих прав в рамках Союза или согласованными действиями выйти из него.

Для более оптимистичных поборников прав Юга это был славный день. Пять штатов — Вирджиния, Южная Каролина, Джорджия, Миссисипи и Техас — направили официальные делегации, выбранные на официальных выборах, проведенных в соответствии с актами законодательных собраний штатов. Четыре других — Флорида, Алабама, Арканзас и Теннесси — были неофициально представлены делегатами, назначенными на партийных съездах, законодательных собраниях или иным образом. Но южане, настроенные реалистично, наверняка обратили внимание на отсутствие шести рабовладельческих штатов. Не были представлены не только Делавэр, Мэриленд, Кентукки и Миссури, но и Северная Каролина и Луизиана. Попытка создать единый Юг снова провалилась по тем же причинам, по которым она провалилась раньше и будет проваливаться впредь. Южане были почти полностью едины в своём стремлении сохранить права Юга, но они глубоко расходились во мнениях относительно того, как эти права должны быть защищены. Меньшинство, которое стали называть пожирателями огня, считало, что Юг с его рабовладельческим строем не может быть в безопасности в союзе с Севером, который все больше выступал против рабства, и хотело выйти из состава Союза. Роберт Барнуэлл Ретт, редактор газеты Charleston Mercury, Уильям Л. Янси из Алабамы и Эдмунд Раффин из Вирджинии были одними из самых видных представителей этой группы. [167] Однако большинство южан, продолжая надеяться на безопасность рабства в рамках Союза, считали идею воссоединения нелояльной, если не изменнической, и осуждали тактику «пожирателей огня». Как правило, они старались откреститься от своих намерений, как это было на открытии Нэшвиллской конвенции. Но всегда какая-нибудь горячая голова делала то, что сделал Ретт сразу после съезда, то есть выпускала сепаратистский пронунсиаменто, в котором были замешаны все они. Недоверие, которое испытывали друг к другу сторонники южного союза и сецессионисты, продолжало препятствовать созданию единого Юга даже в 1861 году. Кроме того, большинство южан настолько не желало занимать твёрдую позицию, что даже временное единство достигалось только в условиях острого кризиса и угасало при малейшем признаке того, что опасность для Юга может быть предотвращена. Так, усилия Кэлхуна по обеспечению южного обращения в предыдущем Конгрессе были обусловлены голосованием в Палате представителей в пользу отмены рабства в округе Колумбия и утратили свою силу, как только это голосование было пересмотрено. Точно так же движение за созыв съезда южан в Нэшвилле было вызвано перспективой того, что властное большинство заставит южан, превосходящих по численности, принять Провизию Уилмота. Но к тому времени, когда делегаты собрались, Комитет тринадцати доложил Сенату о компромиссе Клея, и все, что мог сделать Нэшвиллский съезд, — это ждать результатов. Он заседал девять дней, принял резолюции, провозглашающие права Юга и одобряющие линию Миссурийского компромисса, и удалился, договорившись собраться вновь, если его требования не будут удовлетворены. [168]

Тем временем центр кризиса неожиданно переместился из Нэшвилла в Остин, где внезапно возникла угроза столкновения между штатом Техас и правительством Соединенных Штатов. Вопрос о праве собственности Техаса на восточную часть верхней долины Рио-Гранде (на территории нынешней Нью-Мексико) был сложным. Он требовал тщательных переговоров между Соединенными Штатами и Техасом, и с этим не следовало торопиться. Но в рамках своего плана по урегулированию территориальных разногласий Тейлор стремился сделать Нью-Мексико штатом. Поэтому в мае он направил в Санта-Фе своих агентов для организации конституционного съезда, и эти агенты в своих планах организации рассматривали спорную территорию как часть Нью-Мексико. Хотя Тейлор отказался от намерения прибегнуть к односторонним действиям, похоже, что он намеревался создать ситуацию, при которой спорная территория будет функционировать как часть Нью-Мексико. Когда этот факт стал очевиден, Техас едва не взорвался. Гневные протесты осудили «раздел» Техаса. Губернатор, поддерживаемый южными правозащитниками по всему Югу, бросил вызов Тейлору, предпринял шаги по организации спорного региона в техасские графства и разработал планы по отправке техасских войск для изгнания федерального гарнизона из Нью-Мексико. Сэм Хьюстон заявил в Сенате, что Техас никогда не попустит воссоединение, но если техасским солдатам придётся сражаться с армией Соединенных Штатов, чтобы защитить территорию, принадлежащую Техасу, они, конечно, сделают это.