Разграбление Лоуренса произошло 21 мая. 22 мая в Вашингтоне представитель Южной Каролины Престон Брукс наведался в зал заседаний Сената, когда тот ещё не заседал. Он искал сенатора Чарльза Самнера, потому что Самнер двумя днями ранее выступил с филиппикой под названием «Преступление против Канзаса». Придя в Сенат в 1851 году, Самнер компенсировал недостаток законодательных способностей, используя Сенат как трибуну для возбуждения общественного мнения, произнося серию тщательно спланированных и удивительно язвительных речей против рабства. Речь «Преступление против Канзаса» — пышная, отточенная и язвительная — была самой оскорбительной из этих театральных постановок. Чередуя напыщенную корректность и искусное очернение, Самнер уверял сенатора Дугласа, что «против него — Бог», и характеризовал сенатора Эндрю П. Батлера из Южной Каролины как «Дон Кихота, выбравшего любовницу, которой он дал обет, и которая… хотя и загрязнена в глазах мира, целомудренна в его глазах — я имею в виду блудницу, рабство». Для пущей убедительности Самнер высмеял «свободное произношение» речи сенатора Батлера, сославшись на несовершенный контроль над губами старика. Сенаторы сочли эту речь почти уникально оскорбительной, но никто из них не воспринял её так серьёзно, как представитель Брукс, который был родственником Батлера и чувствовал себя обязанным по южному кодексу отомстить за оскорбление своего престарелого родственника. Зная, что Самнер не примет вызов, Брукс колебался, какой линии поведения ему придерживаться, но теперь его решение было принято. Вооружившись гуттаперчевой тростью и обнаружив Самнера сидящим за своим сенатским столом, он сначала набросился на сенатора из Массачусетса, заявив, что его речь — клевета на Южную Каролину и на Батлера, а затем начал осыпать Самнера ударами трости по голове. Самнер, пытаясь подняться на ноги, вырвал свой стол, который был привинчен к полу. Брукс продолжал наносить удары, хотя трость, которая была легкой, сломалась после первых пяти или шести ударов. После перерыва, который оказался гораздо короче, чем могло показаться, кто-то — по-видимому, представитель Амброуз С. Мюррей — позвал Брукса, чтобы удержать его. Самнер рухнул с окровавленной головой на пол Сената, и впоследствии возникли разногласия по поводу того, продолжал ли Брукс бить его после того, как он упал. [352]

Самнер не возвращался на своё место в Сенате в течение следующих двух с половиной лет. Его враги говорили, что он притворялся; его друзья говорили, что он получил инвалидные физические травмы; теперь мы знаем, что ни то, ни другое не было буквально верно, но на самом деле Самнер пережил сильный психосоматический шок. Однако не стоит забывать, что в то время все знали только то, что Брукс напал на Самнера и ранил его, и что после этих травм он выглядел инвалидом и не вернулся в Сенат. [353]

Нападение на Самнер имело последствия, которые будут рассмотрены позже, но сначала необходимо упомянуть о третьем событии, которое последовало на следующий день после нападения, так же как нападение последовало на следующий день после набега на Лоуренс. Это событие связано с эмигрантом из Канзаса по имени Джон Браун. В мае 1856 года Брауну было пятьдесят шесть лет. Он родился в Торрингтоне, штат Коннектикут, и прожил жизнь, полную превратностей, в которой было не менее двадцати различных бизнес-предприятий в шести разных штатах. Некоторые из этих предприятий закончились неудачно; Браун обанкротился и часто становился ответчиком в судебных процессах. Однако, несмотря на неудачи и ненадежность, он сумел произвести впечатление на влиятельных и авторитетных людей и даже вызвать их преданность. Уже в 1834 году он стал горячо сочувствовать неграм и был жизненно заинтересован как в воспитании негритянского юноши в своей собственной семье, так и в том, чтобы помочь колонии негров на ферме богатого аболициониста Геррита Смита в Северной Эльбе, штат Нью-Йорк. Нет никакой уверенности в том, что вопрос о рабстве занимал его мысли, когда в октябре 1855 года он последовал за пятью своими сыновьями в Канзас. Однако после его прибытия распри между свободными штатами и сторонниками рабства не давали ему покоя, и вскоре он стал презирать умеренных свободных штатов за то, что они не решались нарушать законы территориального правительства. В мае 1856 года он отправился с одной из добровольческих компаний свободных штатов, «Винтовки Поттаватоми», защищать город Лоуренс, но ещё до прибытия они узнали, что город «разграблен», что там теперь командуют войска Соединенных Штатов и что нет необходимости идти дальше. [354]

На следующий день Джон Браун уговорил семерых членов этой роты покинуть свой отряд и отправиться с ним. В их число входили четверо его сыновей и зять. Он вооружил свою группу мечами, отточенными до бритвенной остроты, и отправился на юг, к ручью Поттаватоми.

Около одиннадцати часов вечера двадцать четвертого числа Браун и его люди пришли к хижине поселенца Джеймса Дойла. Когда Дойл ответил на их стук, они силой ворвались внутрь, приказали ему сдаться именем армии Севера и, оставив двоих из своих людей стоять на страже, вывели его на улицу. Через несколько минут они вернулись и забрали двух старших сыновей Дойла, хотя оставили младшего, шестнадцати лет, когда мать умоляла сохранить ему жизнь. Они застрелили отца, раскололи черепа двум сыновьям своими саблями и разрубили тела всех троих. Примерно через час они посетили хижину Аллена Уилкинсона, члена территориального законодательного собрания, и, несмотря на уговоры его жены, раскроили ему череп и проткнули бок. Оттуда они отправились в дом Джеймса Харриса, где взяли с собой гостя Уильяма Шермана, но оставили Харриса и ещё одного гостя. Шерману тоже раскроили череп и проткнули бок, а кроме того, отрезали руку. Браун и его люди загнали несколько лошадей, принадлежавших убитым ими людям, а затем поскакали обратно, чтобы присоединиться к стрелковой роте Поттаватоми. Эти убийства вошли в историю как резня Поттаватоми. [355]

Так до конца и не ясно, почему Браун выбрал именно эти жертвы. Возможно, единственное, что их объединяло, помимо общей идентификации с прорабовладельческой партией, это то, что все они, кроме одного несовершеннолетнего, были связаны с территориальным окружным судом района Осаватоми: один был присяжным, другой — судебным приставом, третий — окружным прокурором, а четвертый — владельцем дома, в котором заседал суд. Менее чем за месяц до «резни» Джон Браун-младший, будучи капитаном Поттаватомских стрелков, явился в суд и потребовал сообщить, будут ли соблюдаться законы территории. Когда суд проигнорировал этот запрос, компания приняла резолюцию, обязывающую оказать силовое сопротивление любой попытке заставить подчиниться территориальным властям, и комитет, который, возможно, сопровождали пятьдесят вооруженных людей, а возможно, и нет, доставил эти резолюции в суд. Этим актом члены Pottawatomie Rifles подставили себя под обвинения в государственной измене. Через два дня после «резни» генеральный прокурор утверждал, что жертвы были убиты, чтобы помешать им дать показания о предательском поведении тех, кто их убил. [356] Но даже если принять такое объяснение весьма спорного вопроса, оно все равно не объяснит ни разрубленных черепов, ни отрубленных рук, ни украденных лошадей. В любом случае, многие авторы видели в Брауне прежде всего человека, который считал себя агентом гнева Иеговы, и, по крайней мере, один из них видел в нём прежде всего конокрада. [357] Мог ли человек, искренне считавший себя агентом Иеговы, опуститься до кражи лошадей, и мог ли человек, у которого на уме только бегство лошадей, искренне верить, что это дело рук Иеговы, — сложный вопрос. Но каковы бы ни были мотивы, на следующее утро соседи по реке Поттаватоми обнаружили тела пяти погибших мужчин.

В Канзасе было много оружия и смертельных случаев, почти все они были результатом драк между вооруженными сторонами, но до этого времени убийство беззащитных пленников не было частью модели поведения. Резня в Поттаватоми, в сочетании с разграблением Лоуренса, привела обе стороны в Канзасе к убеждению, что гражданская война надвигается на них и что они должны убить своих противников или быть убитыми ими. С прорабовладельческой стороны в Миссури вернулись организованные в армию «Пограничные ряженые», а в антирабовладельческом лагере руководство перешло в руки Джима Лейна, жестокого, драчливого, политического авантюриста, который поставил себя во главе армии из нескольких сотен человек и взывал к жажде крови своих сторонников, угрожая истребить все прорабовладельческое население Канзаса. В течение лета и начала осени 1856 года армии совершали марши и контрмарши, угрожая друг другу леденящими кровь угрозами, терроризируя мирно настроенных поселенцев, совершая грабежи в отношении тех, кто не мог защитить себя, и убивая с такой частотой, что это дало основание назвать это явление «кровоточащим Канзасом». [358]

Осенью на территорию прибыл новый губернатор Джон В. Гири, которому удалось восстановить порядок. [359] Он смог сделать это, убедив каждую сторону в том, что будет защищать её от насилия со стороны другой. В сущности, большинство мужчин с каждой стороны стремились к личной безопасности для себя и своих семей. Но когда мужчины из Лоуренса увидели, что в их район вторглись нецензурные и жестокие грубияны из Миссури при попустительстве властей, они взялись за оружие. Когда жители Ливенуорта узнали о прибытии субсидируемых иммигрантов, вооруженных винтовками Шарпса и подстрекаемых северной прессой к неповиновению местным властям, они приготовились к бою. Каждая из сторон постоянно угрожала друг другу поголовной резней, и, похоже, лидерам приходилось выступать с такими угрозами, чтобы поддержать боевой дух своих добровольцев. Но не было простой удачей в том, что, когда враждебные армии сталкивались друг с другом, они всегда избегали сражения. На самом деле обе стороны хотели мира и готовы были сражаться только потому, что чувствовали угрозу со стороны страшного противника. Обе стороны знали, что после окончания боевых действий им придётся снова стать соседями и согражданами. Поэтому каждая из сторон, вероятно, с тайным облегчением подчинилась энергичным мерам губернатора Гири по умиротворению, хотя каждая из них старалась сначала показать своё нежелание, а потом заявить о полном достижении всех своих целей. [360]

В конце правления Пирса вопрос о Канзасе все ещё оставался главной проблемой. На самой территории воюющие армии больше не маршировали и не контрмаршировали, но прорабовладельческие лидеры в судебной и законодательной власти все ещё использовали свой контроль, чтобы держать лидеров свободных штатов в тюрьме и подтасовывать принятие прорабовладельческой конституции штата без вынесения её на голосование. Они сделали жизнь Гири настолько трудной и даже опасной, что он сложил с себя полномочия губернатора в тот день, когда закончился срок полномочий Пирса. [361] Тем временем в Вашингтоне разрушительное воздействие канзасского вопроса давало о себе знать в Конгрессе в дебатах, столь же продолжительных и ожесточенных, как и дебаты по поводу закона Канзаса-Небраски. Сенатор Сьюард внес законопроект о признании Канзаса свободным штатом в соответствии с Конституцией Топики, несмотря на то, что съезд Топики не был ни законным, ни представительным для народа Канзаса. У этого законопроекта не было никаких шансов быть принятым, но он был полезен для поддержания эмоций общественности на высоком уровне. Почти единственной попыткой обеих сторон добиться конструктивного решения стал законопроект Роберта Тумбса о проведении новой регистрации избирателей в Канзасе под наблюдением федеральных комиссаров и выборов делегатов на съезд, который должен был разработать конституцию штата. Законопроект Тумбса прошел Сенат в начале июля 1856 года с перевесом в 33 голоса против 12, но для Палаты представителей он был слишком беспристрастным, и там его почти не рассматривали. Дуглас возмущенно утверждал, что беспорядки в Канзасе были жизненно важным источником политических преимуществ для антирабовладельцев и что они не желали умиротворения территории до президентских выборов. [362]