Из всех этих оставшихся связей ни одна не была более признана в качестве сильного объединяющего фактора, чем две национальные политические партии — вигов и демократов. Эти два замечательных организма выполняли уникальную функцию в федеральной системе Америки. В силу природы этой системы каждый штат на уровне штата имел свои собственные политические проблемы и политические организации, но каждый штат был также общим участником национальных дел и, как таковой, нуждался в координирующем механизме для приведения своих собственных политических импульсов в рабочее взаимодействие с политической жизнью других штатов. Две национальные партии удовлетворяли эту важную политическую потребность. [382] Будучи слабо артикулированными структурами, они могли функционировать как оппортунистические коалиции различных государственных организаций. Но в то же время определенное единомыслие среди демократов и вигов придавало каждой группе определенную философскую сплоченность. Демократы имели обобщенную и мягкую популистскую ориентацию, а виги — столь же мягкую ориентацию на ценности собственности. Эти различия придавали партийным различиям некоторый реальный смысл. Однако в англо-американской политической традиции партии выражали себя диффузно, в установках и тональных качествах, а не в доктринах и догмах. Представляя интересы, а не идеологию, они демонстрировали покладистость, уступчивость, некоторую циничность и антиинтеллектуальные тенденции, которые свойственны коалициям групп интересов. Отсутствие четкой рационализации целей способствовало определенной расхлябанности, которая позволяла обеим партиям удерживать в своих руках смешанный пакет разнообразных государственных организаций.

Относительно не обремененные идеологической миссией, эти две партии не обладали достаточной интеллектуальной направленностью, чтобы предложить избирателям четкие альтернативы. Таким образом, они не справились с одной из классических функций, теоретически приписываемых политическим партиям. Но, потерпев неудачу, они прекрасно выполнили другую, не менее важную, хотя и менее ортодоксальную функцию: они способствовали консенсусу, а не расколу. Побуждая людей искать широкую основу для народной поддержки, они способствовали сплоченности общества и не позволяли обострять разногласия до опасной остроты. Не имея идеологического согласия в качестве основы для сплоченности, партии все же могли культивировать единство, основанное на атмосфере, которую люди развивают, работая вместе, или на практической потребности, которую различные группы могут испытывать в поддержке друг друга.

Национальные политические партии Америки до крайности преувеличивали эти элементы консенсуса. Не доводя вопросы до логического завершения, они часто практиковали искусство уклонения и двусмысленности, чтобы получить как можно более широкую базу поддержки. Они подменяли узы личной преданности лидеру — Джексону или Клею — общими убеждениями относительно целей политики. Они в значительной степени полагались на сентиментальные узы, которые развиваются среди людей, работавших в одной команде в победах и поражениях, и на прагматическую важность победы ради получения должности или осуществления власти.

Это сочетание esprit и интереса оказалось мощным цементом, даже при отсутствии реального согласия по вопросам политики. Таким образом, единство партии казалось способным пережить основные разногласия, а партийные завсегдатаи ценили партийную гармонию выше партийной политики. Когда вопрос о рабстве начал приобретать форму общественной проблемы, обе партии, чувствуя его раскольничий потенциал, энергично сопротивлялись его внедрению в политику.

Идеологи как южан, так и антирабовладельцев неоднократно оказывались в затруднительном положении из-за этого сопротивления. Например, Кэлхуну снова и снова не удавалось добиться единого фронта южан, потому что южные виги не доверяли ему в политическом плане, а южные демократы не хотели создавать никаких комбинаций, которые отделили бы их от союзников-северян из числа демократов. В 1848 году, когда Кэлхун, казалось, собирался заручиться двухпартийной поддержкой южан для своего «Обращения к народу южных штатов», южные виги в последний момент свернули с пути, потому что, только что избрав Тейлора на пост президента, они не хотели ставить под угрозу результаты своей победы до того, как их кандидат вступит в должность. Для вига из Джорджии Роберта Тумбса проект Кэлхуна был просто «смелым ходом, чтобы дезорганизовать южных вигов». [383] Среди противников рабства притяжение партийной лояльности также иногда брало верх над антирабовладельческими идеалами. Так, когда в 1848 году раскольники-антирабовладельцы в обеих старых партиях объединились в партию «Свободная почва», выдвинув бывшего демократа Ван Бюрена и бывшего вига Чарльза Фрэнсиса Адамса в президенты и вице-президенты, многие искренние антирабовладельцы решили остаться в своих традиционных партиях. Хотя Томас Харт Бентон уже начал выступать против прорабовладельческой группы в Демократической партии, он предпочел оказать хотя бы номинальную поддержку Льюису Кассу, а не присоединиться к «Свободным почвенникам». Аналогичным образом, среди вигов даже такие антирабовладельцы, как Уильям Х. Сьюард, Хорас Грили и Бенджамин Ф. Уэйд, не говоря уже об Аврааме Линкольне, поддержали луизианского рабовладельца Закари Тейлора, а не «билет свободных почвенников». [384]

Лишь после выборов 1848 года раскольническое влияние вопроса о рабстве стало глубоко ощущаться в двух великих организациях, разделенных на две части. В 1844 году рабство ещё не стало доминирующим вопросом, а в 1848 году значительная часть антирабовладельческого растворителя перетекла в партию «Свободная почва». Для организаторов третьей партии, проводящих свою первую кампанию, «Свободные почвенники» показали в 1848 году выдающиеся результаты. Они набрали 14,4% голосов избирателей, поданных в свободных штатах, и опередили демократов в Нью-Йорке, Массачусетсе и Вермонте. [385] Их взлет казался почти метеоритным, и многие энтузиасты-антирабовладельцы надеялись, что новая партия станет доминирующей политической организацией на Севере.

Если бы комбинация «Свободные почвы» удержалась, сила антирабовладельческого движения действовала бы на старые партии в основном извне, оттягивая антирабовладельцев как от вигов, так и от демократических организаций. Но на самом деле «Свободные почвенники» не смогли эффективно использовать антирабовладельческие настроения на Севере, потому что слишком многие антирабовладельцы предпочитали вести борьбу за ограничение рабства в рамках традиционных партий. Кроме того, движение «Свободная почва» в 1848 году пользовалось поддержкой нью-йоркских «Барнбернеров», которые были больше заинтересованы в том, чтобы подмять под себя конкурирующую фракцию в политике штата, чем в том, чтобы служить делу борьбы с рабством. [386] В 1849 году Джон Ван Бюрен привел большинство последователей Барнбернера своего отца обратно в ряды демократов. [387] Поскольку 43 процента голосов «свободных почвенников» были сосредоточены в Имперском штате, этот шаг сам по себе нанес непоправимый ущерб «свободным почвенникам», и к 1852 году третья партия практически распалась. На выборах 1852 года она получила лишь 6,6% голосов, поданных в свободных штатах. Многие борцы с рабством были глубоко обескуражены. Ещё до выборов Чарльз Фрэнсис Адамс сетовал: «Моральный тон свободных штатов никогда не был так основательно подорван». Другой свободный почвенник написал Чарльзу Самнеру, что «моральный дух нашей партии пропитан хлороформом». [388]

Движение «Свободная почва» ослабило нагрузку на старые партии, устранив наиболее сильное антирабовладельческое давление внутри них. Эта диверсия оставила контроль в руках людей, которые стремились к партийной солидарности и культивировали двусмысленность в вопросе о рабстве как средство сохранения межпартийной гармонии. Но распад партии «Свободная почва» принёс новые опасности для двух старых партий, поставив их перед одной и той же дилеммой. Северные демократы и северные виги нуждались в части голосов бывших «свободных почвенников» для победы на выборах в штатах, а для победы на национальных выборах им также была необходима поддержка южных партийных союзников; но они не могли культивировать одну из них, не враждуя с другой. В той мере, в какой они укрепляли свои организации в штатах, они ослабляли свою национальную организацию, и наоборот.

Местная сила была более важна, чем национальная. Политическая партия может оказаться выносливой, несмотря на поражение на национальном уровне, но она не сможет выстоять без силы на уровне штата. По этой причине, а также потому, что большинство из них испытывали антипатию к рабству, северные виги и северные демократы в период с 1848 по 1852 год часто оказывались в положении соперников, борющихся друг с другом за поддержку «Свободной почвы», которая составляла баланс сил между ними. Хорошим примером тому служат политические события в Огайо и Массачусетсе после выборов 1848 года.