В целом, в столовой царила атмосфера напряжённого молчания. Густая и вязкая тишина прерывалась только мелодичным звоном фарфора, звяканьем столового серебра да едва слышным шушуканьем Шемрока и Лето.

Многодетный отец даже ест сердито, крепче необходимого сжимая вилку и сурово глядя в тарелку. Я бы на месте тарелки уже испарилась под таким взглядом. А тарелка ничего, держится. Явно какой-то королевский фарфор!

Но тишина настолько грозовая, что ясно было одно: долго так продолжаться не может. Я поставила на то, что первой не выдержит склочная тётушка. И я таки оказалась права!

— Кардус, — начала Гераклеума уверенным пронзительным голосом. Наверное, я необъективна — нет, я точно необъективна — но будь у меня такая власть, законодательно бы запретила этой женщине говорить. Это всё из-за ночного скандала. Слишком большой стресс для особы моих лет. Визг «мои бриллианты!» до сих пор звенит в ушах. — Кардус, я напишу своему зельевару в город, он поможет привести твоего мальчика в приемлемый вид. Можешь больше не беспокоиться из-за этого. Я прекрасно понимаю, как много у тебя забот, — ядовитый взгляд остановился на мне, — и как сложно найти хорошего специалиста здесь. Непохоже, чтобы Марк был готов помочь. К счастью, настоящая семья всегда готова поддержать. Не волнуйся.

Вилка громко скрипнула по тарелке папы, которому трепали нервы с ночи. Напряженное молчание стало ещё жестче, его уже, по-моему, можно было резать на куски. И один такой кусок я бы с удовольствием запихала этой тётке в глотку. Да что ж со мной такое? Где моя выдержка? Откуда все эти фантазии? Это всё наверняка влияние местного воздуха!

Кардус медленно протянул руку к стакану, сделал глоток зелёного напитка. Напиток вкусный, сладкий и освежающий, я его уже успела попробовать, хотя за столь напряжённым завтраком кусок в горло не лезет.

Даже жизнерадостная Авалла, сидящая рядом со мной, явно жалась и робела. Не глядя по сторонам, старательно опуская взгляд, девушка кормит Лоницеру. А вот та ест спокойно, неторопливо и методично, внимательно рассматривая каждый кусочек с той невероятно очаровательной сосредоточенностью, которая свойственна только малышам.

— Я не беспокоился, — наконец, ответил Кардус. — И ты не беспокойся, дорогая тётя. Уверен, Шемрок не так уж сильно страдает от произошедшего, — он послал мальчику мимолетную улыбку, и я с удивлением отметила, насколько иначе выглядит лицо Кардуса, когда он не ведёт себя так, словно какой-то неведомый злодей убил и расчленил всю его многодетную семью.

— Но, Кардус! — квакнула тетушка, прижимая ладонь к груди. Её локоны возмущенно подпрыгнули. — Это же совершенно неприемлемо. Подумай только, мальчик расхаживает с этими зелёными волосами, словно фейри какой-то.

— И это плохо? — заинтересованно приподнял брови любящий племянник.

— Фейри! — как кошка, которой наступили на хвост, прошипела Гераклеума. — Нет, я, конечно, ничего не имею против фейри, пусть себе живут в своих лесах, главное, чтобы приличным людям на глаза не показывались… Но не может же наш мальчик, наследник знатного рода, ходить в таком виде. Что люди подумают?

— Мой мальчик и мой наследник вполне может ходить в таком виде, — в холодном тоне Кардуса прозвучало предупреждение, а акцент на притяжательном местоимении был на редкость отчётлив и прозрачен. — А люди, которые нас знают, подумают, что Шемрок снова полез туда, куда не следовало, упал в зелье и слегка перекрасился. А что подумают люди, которые нас не знают, меня абсолютно не волнует. И тебе волноваться не рекомендую.

— А если…

— А если даже кто-то и подумает, что в его жилах течёт кровь фейри, то это, в общем-то, правда. Разве не была жена нашего почтенного предка Фагуса наполовину фейри?

Гераклеума оглянулась вокруг с таким испуганным видом, будто заподозрила, что эта неведомая жена Фагуса вдруг прокралась каким-то образом в столовую и сейчас перекрасит волосы ей самой.

— Кардус! Как ты можешь! Мы благородная драконья фамилия, мы бы никогда… — возмущенно булькает Гераклеума.

— Предлагаю закрыть эту тему, — настойчивость в голосе Кардуса не оставила выбора настырной родственнице, и ей осталось лишь бросить гневный взгляд на него, на Шемрока и почему-то на меня, и, поджав и без того тонкие губы, умолкнуть.

После завтрака дети молниеносно исчезли. Бесшумно покинула комнату Авалла с Лоницерой на руках. Малышка уже почти спала, прижавшись к няне и крепко держа ткань её платья в кулачке.

Гераклеума снисходительно-обиженно фыркнула и величественно выплыла из столовой, не забыв пробормотать что-то о том, как мельчают драконы в наши дни. Почему-то именно ее паскудство заставило меня начать смотреть на Кардуса практически с симпатией. Бедолага он, всё-таки. Будь у меня такая родственница, я бы повесилась. Или её повесила.