Шрифт:
— Ты доигралась, стерва.
Он поднял взгляд на своих спутников, которые с гнусными ухмылками наслаждались нежданным зрелищем — еще бы, на этот раз им попалась верткая добыча, такая всегда доставляет охотнику удовольствие — и зло приказал: — Взять ее выродка!
Один из мужиков повернулся в сторону девчонки, с ужасом застывшей среди деревьев в паре саженей[1] от них, наклонился и, осклабившись, издевательски протянул:
— Цыпа-цыпа-цыпа, — так, словно приманивал курицу.
Девочка бросила на мать испуганный быстрый взгляд и, увидев в них немой приказ, развернулась и изо всех сил ринулась бежать в лес.
— Поймайте ее, идиоты! — раздраженно крикнул рыжеволосый, все еще прижимая к мокрой от дождя земле пойманную женщину. Его спутники, следуя команде, бросились вдогонку убегающему ребенку.
Далеко ли успеет убежать девятилетняя девочка по ночному лесу от четверых натасканных головорезов? Вот и женщина осознавала, что нет. Она понимала, что выбора у нее уже не осталось, и единственное, что она может, нет, обязана сделать…
— Эштихар! — жестко бросила она, наполняя силой каждой звук. И тут же почувствовала свободу.
Мужика резко отшвырнуло назад. Поднимаясь, она обернулась на него и раздосадовано выругалась, мгновенно вставая на ноги. Слишком слабо. Этот урод отлетел всего на пару саженей, и единственным ее преимуществом была его временная растерянность. И та случилась лишь от того, что он просто-напросто не мог ожидать ничего подобного. Подкованность опытного головореза и выдержка давали о себе знать. Он сориентировался в считанные мгновенья и уже вставал, подняв на нее тяжелый, убийственный взгляд.
Не теряя времени, женщина бросилась в сторону оседланных лошадей, спокойно пощипывающих в стороне траву, и бесцеремонно — ей сейчас не до приличий было, задрав свое длинное платье к бедрам, вскочила в седло ближайшего коня и поддала шенкеля, пуская его в галоп.
Мужик выругался, зло дернув губой. Он был лучшим из псов, и еще ни одна жертва не уходила от него так легко. Одно его смазанное движение и по богато расшитому зеленому платью поползло багряное пятно.
— Чертов урод, — выдохнула женщина, зажимая кровоточащий бок.
Из раны торчал мелкий диск о трех лепестках, глубоко вошедший в плоть тончайшими лезвиями.
— Леона! — хрипло заорала она, нагоняя дочь и лавируя между взъяренными мужиками, не ожидавшими такой прыти от мелкой девчонки.
Девочка бросилась в сторону матери и та, наклонившись на полном скаку, быстро подхватила дочь и прижала ее к лошадиному боку, даже не пытаясь поднять в седло. Слишком мало времени. Слишком мало сил.
— Помни, что ты мне обещала. Чтобы ни случилось… — напомнила она перепуганной дочери, ухватившейся за луку седла.
Женщина закрыла глаза, глубоко вдохнула и, молясь, чтобы оставшихся крох силы хватило, прокричала:
— Ан шерриен ис Ведагора!
На груди у нее нагрелся укрытый от чужих глаз кулон, и темный лес осветила яркая вспышка, ослепляя преследователей, заполняя голубоватым светом все пространство.
И часто дыша, на мокрой от слез подушке, девушка наконец проснулась.
***
Ночь выдалась дождливой. Сверкало и гремело так, словно Боги устроили состязания, пустив по небу сотню колесниц.
Вспышка. Удар. Грохот. Вспышка. Удар. Грохот. По угольно черным небесам разлилась извилистой веткой очередная молния, на мгновенье прогоняя ночную тьму и запуская новую канонаду ударов.
За околицей небольшой деревушки, на берегу бушующей реки, стоял добротный бревенчатый дом, окруженный высокими соснами и густым подлеском. В соседнем старенькому хлеву, уткнувшись мордой в свежую кучку ароматного разнотравья, притих и навострил уши молодой конь — пятилетка серого в яблоках[2] окраса. В соседнем деннике[3], после очередного взрыва небес, тихо всхрапнула пегая кобылка, да раздалось сонное подвывание старого рыжего пса, который укрылся от непогоды среди оставшихся с зимовки тюков сена, положив седеющую морду меж тяжелых мокрых лап. Лишь козу, мирно спящую в углу на соломенной подстилке, не волновали ни стук дождя, ни громогласные раскаты грома.
А в доме, в небольшой чердачной комнате, на расправленной смятой постели сидела простоволосая юная девушка. Правильные черты лица ее еще хранили горькое послевкусие от ушедшего сна. Задумчиво-печальная, она откинулась спиной на деревянную стену, и обхватив руками прикрытые ночной рубахой колени, смотрела в окно на разыгравшуюся стихию.
Там, снаружи, отбивал свой бешенный ритм сильный ливень. Несмотря на то, что цветень — месяц[4] только начался, день вчера выдался на редкость знойным и ставни на ночь остались раскрытыми. Сейчас же они с силой бились о стены бревенчатого дома, подгоняемые резкими порывами ветра. Вздувались и разлетались легкие муслиновые занавески, а в распахнутое окно залетали крупные капли дождя, орошая влагой потертый подоконник. Развешенные над окном пучки трав, взлетали и, падая, бились об оконную раму, осыпая подоконник сухими соцветиями.