— Сто рублей ваши, — сказал он, протягивая Антону кошелек с деньгами. — И еще одно задание. Хочу, чтобы вы осмотрели все мои заводы. Везде найдите новые месторождения. На это у вас есть год.

— Справлюсь, — ответил Антон. — Только дайте мне помощника из местных людей. Кого-нибудь, кто знает эти места и может обучиться горному делу.

— Согласен. Василий Иванович подберет вам человека.

Так началась новая жизнь Антона Глебова. Он стал ездить по заводам Демидова, изучать их, искать новые месторождения. Каждый завод был как маленький город со своими особенностями, проблемами и людьми.

На Верхне-Салдинском заводе он нашел медную руду там, где ее не ожидали. На Нижне-Салдинском — показал, как улучшить качество железа, изменив состав шихты. На Невьянском заводе он впервые столкнулся с серьезными проблемами.

Невьянский завод был самым старым в демидовской империи. Его основал еще дед Никиты Акинфиевича, знаменитый Никита Демидов. Здесь была наклонная башня, которая стала символом уральской промышленности, здесь начиналась история демидовского богатства. Но к середине XVIII века завод столкнулся с трудностями.

Управляющим в Невьянске был Степан Федорович Ползунов — дядя того самого Ивана Ползунова, который впоследствии построит первую в России паровую машину. Степан Федорович был человеком старой закалки, недоверчиво относившимся к новшествам.

— Не понимаю я, зачем барин привез сюда этого... рудознатца, — говорил он своим помощникам, не особенно скрывая недовольства. — У нас и своих мастеров хватает. Иван Барышников руду искать умеет, Петр Макаров в плавке знает толк. Что нам чужак?

Антон чувствовал это недоверие с первого дня. Ползунов принял его вежливо, но холодно, а местные мастера вообще смотрели как на конкурента, который может отнять у них хлеб.

— Показывайте свои шахты, — попросил Антон.

— Покажем, — согласился Ползунов. — Только зря времени не тратьте. Здесь все уже найдено, что можно было найти.

Невьянские шахты действительно были старыми. Многие из них работали уже по тридцать-сорок лет, и легкодоступная руда была выбрана. Теперь приходилось спускаться все глубже, а качество руды ухудшалось.

Антон спустился в главную шахту вместе с бригадиром Иваном Барышниковым — мужчиной лет пятидесяти, который начал работать здесь еще мальчишкой. Барышников знал шахту как свои пять пальцев, но относился к Антону с подозрением.

— Вот здесь у нас главная жила, — показывал он, освещая лампой стену штольни. — Раньше руда шла чистая, а теперь вот — с пустой породой смешалась.

Антон изучал структуру породы при свете лампы. Он видел, что рудная жила действительно обеднела, но понимал причину этого явления. Здесь произошло геологическое нарушение — смещение пластов, которое изменило направление рудного тела.

— А в другую сторону пробовали копать? — спросил он.

— Какую другую? Здесь жила кончается.

— Не кончается. Она повернула. Видите эту трещину в породе? Здесь было смещение. Жила ушла вправо и вниз.

Барышников недоверчиво покачал головой.

— Сорок лет в шахте работаю, а такого не слыхивал. Жила — она как дерево, прямо растет.

— Не всегда. Земля живая, она движется. То, что сегодня прямо, завтра может стать кривым.

Они поднялись на поверхность, и Антон попросил показать ему карты шахты. Карты были примитивными — просто схемы ходов и штолен, без точных измерений глубины и направлений. Но даже по ним можно было понять структуру месторождения.

— Нужно пробить новую штольню, — сказал Антон, изучив схемы. — Отсюда, под углом к старой. Если я прав, через двадцать саженей выйдете на богатую руду.

— А если не правы? — спросил Ползунов. — Двадцать саженей — это месяц работы, а людей кормить надо.

— Если не прав — работаю три месяца без жалованья.

Ползунов подумал. Предложение было заманчивым. Если этот рудознатец ошибается, то получит хороший урок. Если прав — завод получит новую жилу.

— Хорошо. Но работать будете с нашими людьми и по нашим порядкам.

— Согласен.

Работа началась на следующий день. Антон работал наравне с горняками, таскал вагонетки с породой, крепил стены штольни, взрывал породу порохом. Это было тяжело — он отвык от такого физического труда за месяцы относительно спокойной жизни.

Но постепенно он завоевывал уважение рабочих. Они видели, что он не стесняется грязной работы, что его руки покрываются мозолями, что он разделяет с ними все тяготы подземного труда.

— Не барин, а работяга, — говорил молодой горняк Федор Сопин. — Таких мало.