Грохот был конечным. Мир схлопнулся до одного звука. Титановые решётки обрушились в пазы с безупречной, выверенной жестокостью, отрезая их от коридора, от надежды, от всего, кроме этой белой, стерильной комнаты-ловушки.

А потом наступила тишина.

Не просто тишина, а вакуум. Она всосала в себя эхо металла, пыль, оставшуюся в воздухе, и, казалось, сам кислород. Хавьер замер на полсекунды. Адреналин ещё гудел в крови, но инстинкты уже работали. Глаза метнулись по углам. Он услышал это.

Тихое, едва различимое шипение.

Оно шло отовсюду и ниоткуда. Из вентиляционных решёток, похожих на аккуратные шрамы на безупречно белой коже стен и потолка. Воздух начал густеть, наполняясь едва видимой взвесью. Не дым. Нечто более тонкое, летучее.

И пришёл запах.

Запах был неправильный. Стерильный, медицинский, с приторной нотой мяты. Запах, который мозг пометил красным: тревога. Он не вызывал кашля, не раздражал слизистую. Он просто проникал в лёгкие и начинал свою тихую работу.

— Не дышать! — хрипло выкрикнул Хавьер, но сам понимал абсурдность приказа.

Он бросился к стене, к единственной панели управления, чей тусклый зелёный огонёк был оскорблением в этой белой гробнице. Приклад автомата обрушился на пластик с сухим треском. Снова и снова. Панель разлетелась на куски, обнажив пучок тонких, разноцветных проводов. Он рванул их все, с мясом выдирая из стены.

Шипение не прекратилось.

Это была ловушка без выключателя. С односторонним билетом.

Он почувствовал, как тяжелеют руки. Словно в вены вместо крови залили ртуть. Это было не похоже на обычный усыпляющий газ. Тот просто вырубал. Этот же… он парализовал, оставляя разум ясным. Идеальное орудие для захвата.

Хавьер обернулся. Лена уже оседала на пол, её лицо было белым как мел. Она пыталась что-то сказать, но губы не слушались. Планшет со стуком упал на пол. Люсия, лежавшая на полу с самого начала, казалось, просто стала ещё более неподвижной, восковой куклой, брошенной в углу.

Отчаяние сдавило грудь. Он посмотрел по сторонам, и его взгляд зацепился за окно. Прямоугольник из толстого бронестекла, ведущий в соседнюю лабораторию, залитую ярким, безжалостным светом. Единственный выход.

Последний шанс.

Собрав остатки воли, он заставил непослушные ноги нести его к стеклу. Он не целился. Он просто бил. Приклад автомата глухо стучал по прозрачной преграде, оставляя на ней лишь белёсые отметины, похожие на паутину. Стекло не поддавалось. Оно смеялось над его усилиями.

Конечности немели. Зрение по краям начало темнеть. Он знал, что у него есть секунды.

Рычание вырвалось из его груди — животный, первобытный звук. Он отступил на два шага, игнорируя вспыхнувшую боль в плече. В последнем, безумном усилии он бросился на стекло всем телом, выставив вперёд плечо и автомат как единый таран.

Мир взорвался оглушительным треском.

Бронестекло, рассчитанное на пулю, не выдержало таран из ста килограммов животной ярости. Оно вылетело внутрь лаборатории, осыпав стерильный пол градом осколков, острых и блестящих, как хирургические лезвия.

Хавьер рухнул на колени, едва не теряя сознание. В ушах звенело. Он заставил себя подняться. Схватил Лену за воротник её тактического жилета и, как мешок, протащил её через рваный проём, не обращая внимания на то, как острые края стекла режут его собственную плоть. Кожа, ткань, мышцы — всё было неважно.

Он оставил её на чистом полу и вернулся.

Люсия.

Он поднял её на руки. Лёгкая, слишком лёгкая. Он сделал два шага назад и буквально вывалился в лабораторию, падая на спину. Ноги окончательно отказали. Последнее, что он видел перед тем, как мир погас, — это ровный ряд потолочных светильников, смотрящих на него с холодным безразличием.

Он пришёл в себя от чистоты.

Воздух был таким чистым, что резал лёгкие. После мятного холода газа это было похоже на вдох раскалённого металла. Он моргнул, и белый свет лаборатории ударил по глазам. Он сел, тело ломило, голова гудела. Взгляд упал на его левое предплечье.

Рукав тактической куртки был порван и пропитался тёмной, почти чёрной кровью. Ниже виднелся глубокий, рваный порез от осколка стекла. Кровь не текла, она медленно, густо сочилась, пачкая безупречно белый пол.

— Тихо. Сиди смирно.

Голос Лены. Деловой, лишённый паники. Она уже была на ногах, её лицо, хоть и бледное, выражало предельную концентрацию. Она открыла настенную металлическую аптечку, и звук щёлкнувшей защёлки эхом разнёсся по лаборатории.

— Я в порядке, — хрипло произнёс Хавьер, пытаясь подняться. Нога не слушалась.