— Я добуду ей эту тишину, — так же холодно ответила Лена. — Но сначала нам нужно выжить.

Она отвернулась, возвращаясь к своему планшету. Разговор был окончен. Та хрупкая, почти иллюзорная связь, что возникла между ними в лаборатории, оборвалась. Теперь они были не союзниками. Просто двумя людьми с разными целями, запертыми в одном гробу.

Хавьер откинул голову, закрыв глаза. Боль в боку стала острее.

Ранен. Заперт. Он не мог помочь Люсии. Не мог доверять Лене. Враг был не снаружи. Он сидел внутри, в его собственных руках, которые ничего не могли сделать.

Время перестало существовать. Остались только удары сердца, капли крови на полу и зелёные строки кода на планшете Лены. Она продолжала свою войну с кодом, её пальцы не останавливались ни на секунду.

— Не получается, — наконец сказала она. Голос был напряжённым, в нём впервые послышались нотки фрустрации. Хавьер открыл глаза.

Зелёные строки на экране её планшета замерли, а затем сменились одной короткой фразой: «ДОСТУП ЗАБЛОКИРОВАН. ПРОТОКОЛ „ЧЁРНЫЙ ЗАМОК“ АКТИВЕН».

— Рихтер активировала протокол полного карантина, — Лена провела рукой по волосам, жест был резким, злым. — Сеть изолирована на физическом уровне. Её невозможно взломать отсюда. Есть только один способ. Жёсткая перезагрузка всей системы лифта. Прямое замыкание в панели управления. Это… рискованно. Очень.

— Что значит «рискованно»? — хрипло спросил Хавьер.

— Это значит, что я не могу контролировать результат. Это как делать операцию на сердце кувалдой. Может сработать. А может убить пациента.

Она поднялась, подошла к панели управления лифтом, вскрытой во время боя. Достала из кармана мультитул.

— У нас нет выбора, — сказала она, скорее себе, чем ему.

Она начала работать с проводами. Хавьер молча наблюдал. Он уже ничего не мог сделать. Он доверил свою жизнь и жизнь сестры этой женщине. И теперь она собиралась бросить кости, поставив на кон их всех.

— Я… кажется, я… — начала Лена, её голос дрогнул.

В этот момент свет в лифте мигнул, погас и снова зажёгся, тусклый, аварийный. На мгновение всё замерло в оглушительной тишине.

И тут лифт дёрнулся.

Не вверх и не вниз. Просто резкий, короткий рывок, сопровождаемый скрежетом металла где-то под полом. Хавьер напрягся.

— Я разблокировала тормоза, — прошептала Лена. В её голосе был настоящий, неподдельный ужас. Она осознала свою ошибку в тот миг, когда уже ничего нельзя было исправить.

Кабина сорвалась вниз.

Невесомость вышибла воздух из лёгких. Внутренности превратились в холодный ком, взлетевший к самому горлу. Пол просто исчез. Люсия закричала — тонко, пронзительно, как ребёнок. Лена вскрикнула, отшатнувшись от панели. В темноте, прорезаемой лишь тусклым светом её планшета, Хавьер, игнорируя вспышку боли в боку, рванулся к ним.

Инстинкт. Единственное, что у него осталось.

Он схватил их, прижал к себе, пытаясь сгруппироваться, стать живым щитом, принять удар на себя. В ушах выл ветер, свистящий в шахте. Секунда растянулась, наливаясь ожиданием удара. Он ждал конца.

Падение оборвалось так же внезапно, как и началось.

Оглушительный, разрывающий скрежет металла. Удар такой силы, что у Хавьера потемнело в глазах. Его швырнуло на стену. Лифт накренился, заваливаясь набок под диким углом. Что-то огромное с грохотом упало сверху на крышу кабины, сминая её.

А потом — тишина.

Полная. Абсолютная. Темнота, в которой не было видно даже собственных рук. Тишина, в которой он слышал, как колотится его сердце. Где-то в шахте монотонно капала вода. Кап. Кап. Кап.

И затем он услышал другой звук.

Отчётливый. Близкий. Где-то снаружи, над ними.

Лязг.

Медленный, методичный, тяжёлый.

Пауза.

Лязг.

Это был звук магнитных ботинок, цепляющихся за металлические конструкции шахты. Их не просто ждали. За ними спускались.

Клац. Пауза. Клац.

В давящей темноте только этот звук имел структуру. Ритмичный, методичный лязг металла о металл, спускающийся по шахте прямо на них. Он отмерял секунды, оставшиеся до смерти.

Хавьер лежал на холодном, рифлёном полу лифта, пытаясь дышать. Каждый вдох — как удар ножом под рёбра, там, где осколок брони прорвал его бок. Тёплая липкая кровь пропитала тактическую рубашку и приклеила её к коже. Во рту стоял медный привкус. Он сплюнул. В темноте звук показался оглушительным.