Шрифт:
Он подошёл, опустился на колени рядом с ней и схватился за разрыв обеими руками. Я вдохнул, заткнулся и выдохнул.
Её грудь приподнялась. Она вдыхала кислород. Я снова вдохнул в неё.
Муж начал на меня орать. Чёрт его знает, что я тут делаю.
Я вскочил, схватил его за уши и изо всех сил ударил головой. У меня не было выбора. Голова закружилась, глаза наполнились слезами, когда он упал на кровать, размахивая руками. Из носа у него хлынула кровь. Я оттолкнул Джерри в его сторону и снова упал на пол. «Прыгай на этого ублюдка. Прижми его к земле».
Запрокинув ей голову назад, я зажал ей нос и сжал ладонь за распоротую щеку изо всех сил, вдыхая воздух сильнее. Десять глубоких вдохов, чтобы надуть её, сплевывая кровь между каждым. Я всё ещё чувствовал, как воздух просачивается сквозь щёку, но это работало. Голова кружилась. Джерри и муж кричали друг на друга где-то надо мной. Мой мозг тоже жаждал кислорода.
Десять сделано. Я проверил пульс. Засунув два пальца ей в шею сбоку, я проверил сонную артерию. Ничего. Она всё ещё получала кислород только от меня, и её сердце не перекачивало насыщенную кислородом кровь по телу.
Дерьмо.
Я надеялся, что у нее нет переломов в области груди, потому что если бы это было так, то мои дальнейшие действия могли бы ее прикончить.
41
Я вытащил из её грудей осколки покрупнее, дал ей ещё два вдоха, затем положил основание левой ладони ей на грудину, а правой – поверх. Я наклонился к ней, выпрямил руки и начал равномерно качать, мысленно отсчитывая секунды.
Тысяча один, тысяча два, тысяча три, тысяча четыре…
Я выплюнул еще один глоток крови и начал громко кричать: «Тысяча шесть, тысяча семь…»
Я крикнул Джерри: «Скажи ему, что у неё остановилось сердце, и она не может дышать сама. Я пытаюсь сделать это за неё».
Муж сопротивлялся и что-то кричал в ответ.
«Скажи ему, чтобы спустился вниз и вызвал какую-нибудь помощь. Скорую, медиков, кого угодно... Но иди к чёрту, ты мне нужен здесь».
Джерри обрушил на него поток арабских слов, стащил с кровати одеяло и завернул его в него, а затем буквально вытолкнул его за дверь.
«Снова сожмите ее лицо — нам понадобится эта герметичность».
Он упал на колени.
Я обхватил её губы своим, зажал ей нос и тяжело вздохнул. Чёрт его знает, сколько времени прошло с тех пор, как её мозг в последний раз получал кислород.
На этот раз её лёгкие полностью наполнились воздухом. Один раз. Дважды. Затем снова пришлось делать пятнадцать нажатий на сердце.
«Тысяча один, тысяча два, тысяча три, тысяча четыре…»
После ухода мужа стало гораздо тише. Я даже слышала пение птиц на балконе.
«Тысяча шесть, тысяча семь, тысяча восемь…»
Я качал кровь, сжимая сердце, чтобы она сама могла перекачивать насыщенную кислородом кровь по её телу. Из неё сочилось довольно много красной жидкости, но всё было не так плохо, как казалось. Если уронить бутылку «Рибены» на пол кухни, это будет выглядеть так, будто завтрак превратился в техасскую резню бензопилой, но это всего лишь одна бутылка.
«Да дыши же ты, чёрт возьми! Тысяча тринадцать, тысяча четырнадцать, тысяча пятнадцать…»
Мы с Джерри наклонились, и я снова начал наполнять её воздухом: один, два, глубокие вдоха. Каждый раз её грудь поднималась и опускалась.
Ещё пятнадцать нажатий. Проверил на наличие признаков жизни. Ничего. Ни проблеска.
Голову назад, еще два вдоха.
«Тысяча один, тысяча два, тысяча три…»
Мы с Джерри переглянулись. Был ли в этом смысл?
«Тысяча четыре, тысяча пять…» — крикнул я громче, как будто это могло помочь.
Над головой пролетали вертолеты, а затем снова зависали.
«Тысяча четырнадцать, тысяча пятнадцать…»
У нее слегка дрожала здоровая щека.
«Она качает, она чертовски качает!»
Я сжал двумя пальцами ее шею, и лицо Джерри расплылось в улыбке. «Хорошие вещи, Ник. Хорошие вещи».
Её сонная артерия билась быстро и слабо, но сердце билось. Мне оставалось лишь поддерживать её дыхание — она сама подскажет, когда остановиться.
Я сделал ещё два вдоха и проверил. Её веки дрогнули.
Ещё два, и она закашлялась. Изо рта у неё потекла струйка крови. Джерри так возбудился, что у него соскользнули руки. «Держи застёжку закрытой, держи застёжку закрытой».
Я только начал делать ей ещё десять коротких вдохов, как она подняла руку и попыталась оттолкнуть меня. Она тихо застонала, как ребёнок. Ей было очень больно, и это было хорошо. Если она могла чувствовать боль, значит, её мозг работал.