— Егор… Александрович, — окликнула меня Зиночка, сделав внушительную паузу между именем и отчеством, желая показать, что мы давно перешли на близкий уровень общения, а отчество — это так, для окружающих.

Я оглянулся, вопросительно приподнял бровь.

Не дождавшись от меня встречного вопроса, Зиночка недовольно буркнула:

— Часы посещения с пяти до семи, не опаздывайте, у вас процедуры! Уколы! — выстрелила словами как из пулемета медсестра.

— Буду как штык, — заверил я, подхватил Оксану под руку и решительно повёл к выходу из отделения, а потом и вовсе на улицу.

— Куда мы? Скамейки же вот! — подивилась Оксана, указывая рукой на площадку, вокруг которой разместились лавочки для пациентов и посетителей.

— Здесь шумно и людей много, я знаю место получше.

В ответ на мои слова Гринева недоуменно повертела головой. Ну да, с народом это я погорячился, на скамейках торчало от силы человек семь. Причём большая часть курильщиков, которым не было дела ни до кого.

— Идём, — я решительно потащил Оксану за угол, туда, куда не ступала нога садовника, или кто тут отвечает за клумбы и обрезку деревьев.

Возле больничного забора разрослись какие-то кустарники. Поскольку я не ботаник, то и опознать не смог. Впрочем, это и неважно. Важно то, что кто-то очень хороший притащил к этим зарослям пару чурбачков и доску, соорудил импровизированную скамейку. Вот к ней-то я и вёл Оксану. Благодаря разлапистым нестриженым веткам лавочка хорошо пряталась от докучливых глаз пациентов, которые от нечего делать пялились в окна.

Согнав со скамейки парочку подростков, я смахнул рукой воображаемую пыль и пригласил Оксану присесть.

— Я очень рад, что ты пришла, но очень сердит на Митрича, что он тебе всё рассказал, — с места в карьер начал я.

— Митрич тут ни при чём, — улыбнулась Оксана, немного оттаяв. — Это всё Григорий Степанович. Я его обхитрила, и он всё мне рассказал.

— Завхоз? Не верю! — изумился я. — Да он же хуже, чем партизаны на допросе! Умер бы, но не сдался!

— Уметь надо, — рассмеялась Гринева. — Тут главное правильно вопрос задать. Уверена, он даже не понял, что сам проговорился.

— Ну, ты даёшь, — восхищённо присвистнул я. — А Мария Фёдоровна? Кто ей-то рассказал? Оксан… — нахмурился я.

— Нет, не я. Степанида Михайловна тоже обо всём проведала. Так что Василий Дмитриевич под домашним арестом, а Григорию Степановичу на нашей улице лучше временно не показываться. Слышал бы ты. Как они ругались на пару, требуя немедленно доставить к тебе в больницу. Насилу уговорили не спешить. И то, потому что меня снарядили, — поведала Оксана. — Тётя Степанида обещала Степана Григорьевича тяпкой отходить за то, что чуть «нашего мальчика не угробил». Это я дословно передаю, — улыбнулась Гринева.

— Но откуда? — изумился я. — Митрич вряд ли… Да и завхоз…

— Дети, — пожала плечами Оксана. — Скорей всего, твои школьники слишком громко обсуждали ваш проект. И свой поезд в районную больницу. После этого я и пошла к Григорию Степановичу, уточнить, — поделилась своими догадками и действиями Гринева.

— Ну, ты прямо как Штирлиц самый настоящий, — усмехнулся я и, оседлав скамейку, присел рядом с девушкой, чтобы видеть ее лицо.

— Кто?

— Герой-разведчик один советский. Неважно, — отмахнулся, про себя же подумал: «Штирлиц как никогда оказался близок к провалу. Вот как эти чертовы попаданцы выживали и не попадали впросак? С рождения, что ли, готовились проживать жизнь второй раз, даты заучивали важные?» Да уж, похоже, прав доктор, рановато меня выписывать, раз подобная чушь все время лезет в голову последнее время.

— Как ты? — уже мягче поинтересовалась Оксана, протянула руку и застыла, не решаясь прикоснуться к моей голове.

Я осторожно взял девичью ладошку и приложил к своей колючей щеке.

— Колется, — слабо улыбнулась Гринева.

Глаза ее засияли, растапливая недавний лед. Поцеловать захотелось еще больше. Торопливо оглянувшись по сторонам, я резко придвинулся к девушке, обнял за плечи и поцеловал. Оксана слабо пырхнулась, но практически сразу же ответила.

«Черт! Черт! — заревело внутри меня. — Остановись, Саныч! Гормоны, будь они неладны! Напугаешь, потом не отмажешься!»

Я с трудом оторвался от таких нежных, податливых губ, перевел дыхание и прохрипел:

— Как там… дома?

— Хо-о-ро-ох-шо, — глотая воздух, выдохнула Оксана, не отводя с меня глаз. — А как же… медсестра?

Вот ведь язва, выбрала момент, припомнила.

— Не знаю никакую медсестру, — отмазался уверенно я. — Сама себе все придумала, сама во все поверила, теперь вот дурью мается. Но это быстро пройдет. Выпишут меня, и забудет как страшный сон, — уверенно выдал я.

— Как страшный? — Оксана приподняла удивленно бровь.