Шаг первый: Подготовка.

Комната была идеальна — кабинет камергера в дальнем крыле, где даже слуги появлялись редко. На столе между нами: его перчатка, зеркало в серебряной оправе и стакан недопитого кларета — всё, что нужно для контакта.

— Начнем с простого, — сказал я, заставляя голос звучать беззаботно. — Расскажите, Константин Платонович, часто ли вам снятся кошмары?

Его веки дрогнули.

Шаг второй: Анализ уязвимостей.

— О… обычные глупости, — засмеялся он, но пальцы вцепились в подлокотники. — Вчера, например, снилось, будто…

Я не слушал. Вместо этого сосредоточился на тепле, исходящем от его перчатки. Магия кошмаров требовала не силы, а внимания — к дрожи в уголках губ, к тому, как его зрачки расширились при слове «крысы».

— Интересно, — пробормотал я, — а вам не кажется, что в восточном крыле действительно завелись грызуны? Вчера слышал, как что-то… скребется в стенах.

Камергер резко вдохнул. Его рука непроизвольно потянулась к горлу — клаустрофобия? Нет, что-то глубже.

Метод второй: Прямой контакт.

Я наклонился, будто поправляя свечу, и коснулся его запястья.

— Вы в порядке? У вас… холодные руки.

И тут же — удар в сознание:

Темнота. Теснота. Он — ребёнок, запертый в сундуке за шалость. Кто-то смеётся снаружи. Воздух заканчивается…

Я отдёрнул руку. Камергер побледнел, будто почувствовал вторжение.

Шаг третий: Создание иллюзии.

— Вам душно? — спросил я, поворачивая зеркало так, чтобы в нём отражался его воротник. — Кажется, у вас на шее…

Мысленно провёл линию. «Порез. Глубокий. Кровь.»

Константин Платонович вскрикнул, швырнул зеркало и схватился за шею.

— Что… но там же ничего… — он тыкал пальцами в неповрежденную кожу, дыхание сбилось.

Я улыбнулся. «Страх удушья + иллюзия раны. Идеально.»

Проверка результата.

— Просто… игра света, — пробормотал он, но уже доставал флакон с нюхательной солью. Его руки дрожали.

Я аккуратно закрыл самоучитель. Урок усвоен:

Главный страх — заточение (не просто клаустрофобия, а панический ужас перед предательством — того мальчика в сундуке заперли друзья).

Иллюзия сработала — он до сих пор потирал шею.

— До завтра, Константин Платонович, — поклонился я, забирая его перчатку «на память». — Принесём в следующий раз… настоящие зеркала.

Его глоток был слышен через всю комнату.

*Домашнее задание:

Проверить, сохранится ли страх до утра.

Попробовать связать с болью — например, чтобы при виде узкого коридора у него сводило челюсть…*

Я вышел, насвистывая. Камергер даже не спросил, зачем ему «настоящие» зеркала.

Очень зря.

Пользуясь тем, что у меня появилось немного времени, я отправился в старую резиденцию. У меня уже сложилось такое впечатление, будто я не видел своих друзей целую вечность. Тагая я встретил на краю озера.

Тот задумчиво глядел в сторону нового корпуса. Когда я подошёл, он поприветствовал меня, и тут я понял, что он пребывает в некотором шоке.

— Что случилось? — поинтересовался я у него.

— Это я у тебя хотел спросить, что случилось, — ответил мне Тагай. — Я смотрю, этот Голицын у вас тут что, поселился? Он же вообще с нами никак не хотел контактировать, да и, в принципе, сволочь он порядочная.

— Как ни странно, — сказал я, — может, ты даже не поверишь, но Голицын оказался не таким протухшим носком, как мы предполагали. Есть в нём что-то доброе и светлое, но настолько глубоко закопанное, что даже Гризли со всей своей магией земли откопать это доброе и светлое не удастся.

— Но ты, как всегда, подход нашёл, — усмехнулся Тагай, явно расслабляясь.

— Ну, понимаешь, умение видеть различные ниточки, за которые можно потянуть человека, — это очень неплохое умение, если только им пользоваться не во вред, — ответил я, понимая, что для самого себя сделал небольшое открытие.

— Да всё хорошо, если им во вред не пользоваться, — философски заметил на это Тагай. — Ладно, я в принципе понял, но всё-таки будь осторожнее, пожалуйста. Наш Николаша — очень скользкий тип и с не очень хорошей наследственностью, судя по дяде.

— Да понятно, — ответил я. — Но всё-таки я тебе говорю, Голицын сейчас заинтересован быть на нашей стороне.

— Расскажешь как? — поинтересовался друг.

— Нет, — ответил я. — На данный момент — это вопрос государственной важности, поэтому рассказать ничего не могу. Вот как только всё порешаем, я тебе сразу и обо всём подробно, обстоятельно расскажу — и тебе, и Костику, а, возможно, и всей нашей пятёрке.