Один из амулетов изменения личности у меня был свободный, потому что после убийства Вирго у меня их было три. Два из них сейчас были заняты: один на Сати, другой на мелком бесе Руяне.

Но я пошёл в старую резиденцию, подошёл к малышу. Точнее, он сам прибежал ко мне, вцепился в штанину и попытался подняться на грудь, но я взял его подмышки, ссадил на пол и присел перед ним на корточках.

— Послушай, Руян, — сказал я, заглядывая в умные глаза ребёнка, — мне нужно, чтобы ты некоторое время посидел спокойно и из дома никуда не высовывался, понимаешь?

Руян коротко кивнул, но тут же склонил голову набок, словно ждал ещё объяснений.

— Мне нужно взять у тебя вот этот амулет, — я показал ему на блестяшку, висевшую на груди, — но верну её буквально к обеду, а может быть, и раньше. Хорошо? Ты меня понимаешь?

Теперь Руян кивнул уже полноценно, сам взял амулет, снял со своей шеи и протянул мне.

— Спасибо, — сказал я. — Только помни: без амулета никуда не высовываться!

Без артефакта изменения личины он был забавным: четырёхруким, худым, нескладным, с языком, свисающим из крохотной и очень даже симпатичной пасти. Эдакий щенок-шалунишка, от которого не ждёшь ничего плохого. Ну, разве что лужу в коридоре.

Но на этот раз он ещё гораздо более серьёзно кивнул и проговорил:

— Хорошо, я буду осторожен.

Всё это прозвучало в крайне серьёзной детской манере.

После этого я пошёл к Азе. Она, по обыкновению, уже соткалась из пара и подошла ко мне.

— Ты как? По делу? Или просто поболтать? — заигрывая, проговорила она.

— Извини, — сказал я, — но сегодня исключительно по делу. Скажи, пожалуйста, работают ли вот эти амулеты? — я показал ей два артефакта. — На невидимость. Сможем ли мы с ними стать недоступными для глаз простых наблюдателей?

— Конечно, вообще без проблем, — развела руками Аза. — Ты можешь с этими амулетами принять облик чего угодно. И даже отсутствия чего угодно.

Она говорила так, потому что ей это было совершенно очевидно.

А вот у меня всё-таки возникали вопросы во время эксплуатации.

— Вот представь, что тебя накрывает невидимым плащом, — улыбнулась она. — И всё. Ходи как хочешь. Главное, не кричи громко и обувь без металлических подков используй, потому что звуки он лишь частично приглушает, но громкие эти амулеты не поглощают. Так что, по большому счёту, имей в виду: звуки нужно будет контролировать.

Она усмехнулась.

— Громко не топать, не пердеть, не грызться между собой, не ржать над шуточками.

— Понятно, — кивнул я с улыбкой. — Хорошо, буду следовать всем твоим указаниям.

— Вот и чудненько, — проговорила Аза. — Что-то серьёзное?

— Я надеюсь, что с такой экипировкой ничего серьёзного, — ответил я.

— Ну и ладно, — кивнула Аза. — Успехов в твоих делах.

И последняя фраза прозвучала настолько искренне, что у меня даже мурашки по спине пошли.

Я поспешил развернуться и пойти спать, потому что вставать надо было действительно рано.

Голицын пришёл на полчаса раньше, чем мы договаривались. Судя по всему, он понимал, что дело серьёзное. Мы взяли дедов экипаж и отправились к институту. Там встали с самой не просматриваемой стороны, нацепили амулеты и полезли через забор.

Тут очень сильно помог Голицын, подморозив в нужных местах ступени. Причём он делал это умело — так, что подошва из-за разницы температур не скользила. Она как будто немножечко примерзала к этой самой ступеньке.

Собак, к нашему облегчению, уже убрали. Потому что я подумал: люди нас не увидят, не услышат, а вот собаки учуют по-любому. А жечь бедных голодных шавок только из-за того, что с ними тут жестоко обращаются, я не хотел.

Мы быстро прошли к мощному дубу, стоявшему возле ближайшего корпуса, и укрылись за ним, чтобы на нас никто не наткнулся бы случайно. А затем приблизились к окну, на котором стояли решётки, толщиной с мой большой палец, и заглянули в него.

То, что мы увидели, казалось совершенно невероятным. По крайней мере, для меня.

Утренняя побудка в Институте благородных девиц на первый взгляд оказалась сродни нашей ночной тревоге на боевом факультете, но только сродни. Здесь всё было гораздо строже и ещё более жёстко.

Резкий сигнал буквально оглушил. Он распространялся над всеми соседними зданиями. После этого внутри началась суета. Девушки повскакивали с кроватей и в жуткой спешке начали накидывать на себя одежду, пытаясь воткнуть ноги в суровые, кажется, негнущиеся ботинки.

После того как первые три или четыре девушки покинули комнату, которую хотелось назвать кельей, туда врывалась надсмотрщица с бамбуковой палкой и просто начинала охаживать тех, кто ещё лежал или вообще не проснулся от громкого сигнала. Мне казалось, что я буквально через закрытое окно слышу треск, с которым едва ли не ломается эта бамбуковая палка о спины.