И теперь Николай снова вскинул на меня глаза, и взгляд его горел ещё пуще прежнего.

— Ни хрена я не хочу, — прорычал он, и я даже сначала подумал, что он мне отказывает. Но он тут же продолжил в той же горячечной манере. — Я хочу, чтобы меня допросили, используя артефакт правды. Я всё скажу, как есть, и чтобы каждое моё слово было записано под протокол.

— Ничего себе, — проговорил я в ответ. — А что случилось-то?

Я даже сам немного был ошарашен его яростным высказыванием. Я подумал, как надо было допечь парня, чтобы он просто отказался от любой помощи в ответ.

Причём кто? Голицын, который раньше так себя точно не повёл бы.

— Нет, кое-что я всё-таки хочу, — нашёлся Николай. — Я хочу, чтобы их имя было изгваздано не хуже, чем наше. Причём для этого есть все основания.

— Ну хорошо, без вопросов, — кивнул я. — Давай мы с тобой договоримся. Мы можем даже обменяться кровными клятвами. Я тебе помогаю вытащить сестру, если у тебя самого не получится или у вас с матерью, а ты мне со своей стороны помогаешь со свидетельскими показаниями против Чернышёвых.

— У меня, в общем, только один вопрос, — проговорил Николай.

И вот сейчас я уже явно видел, что он повзрослел. Повзрослел только за время нашего разговора. Сейчас передо мной стоял вполне себе зрелый человек, который решился на что-то невероятное, что изменит его жизнь.

— Я слушаю, — сказал я.

— Это будет официальный суд или как? — спросил он.

— Я не знаю, — покачал головой я. — Весь вопрос в том, как мы дойдём до этого обвинения. То есть как мы их прижмём к ногтю.

— А что? — криво усмехнулся Голицын. — У тебя есть выходы на кого-то из высочайших особо напрямую?

— Есть, — едва заметно кивнул я, но глазами показал, что, да, действительно. — У нас есть выходы и на заместителя начальника столичного управления тайного сыска. И есть ещё выход на Светозарова.

— Ну, Салтыков вряд ли осилит, — ответил на это Николай. — А вот Светозаров, если до него дойдёт и если он захочет этим заниматься, то вполне.

— Ну что же, тогда по рукам? — спросил я.

— Тогда по рукам.

Но, прежде чем разжать мою ладонь, он сказал:

— Сам понимаешь, мне нужны будут гарантии безопасности. Для меня, для моей сестры, для матери. Как ты понимаешь, раньше нас по всем вопросам защищал дядя. Но он больше не в состоянии этого делать. Поэтому я прошу защиты у Рароговых.

— Без проблем, — ответил я. — Мы вас спрячем так, что вас никто не достанет до той поры, пока всё уляжется. В наших землях много места. Но, конечно же, на какое-то время придётся покинуть столицу и не отсвечивать.

— Хорошо, — кивнул Голицын. — Мне даже полегчало.

— Не переживай, — сказал я напоследок. — Как бы там ни было, безопасность твоим мы обеспечим.

После разговора с Виктором фон Аденом и чаем с его семьёй, включая Аду фон Аден, Николай Голицын решил убедиться в словах сокурсника. Уже ближе к вечеру он снова добрался до забора Института благородных девиц, но теперь с другой стороны. Он, не попадаясь на глаза охране, пытался что-нибудь увидеть там внутри, сквозь забор.

В это время года уже рано темнело, и ничего толком не было видно. Только где-то в корпусах теплился едва заметный свет, как будто от лучины или слабой свечи. Отсюда, где он находился, ничего толком увидеть было нельзя.

Он наморозил себе ледяные ступеньки, чтобы подняться повыше и посмотреть, но вызвал этим только лай собак. И увидел, что по двору бегают голодные псы, а во дворе ни души, никого.

Да, осенний вечер, темный, но вообще никого.

После этого, как и договаривались, он вернулся к Рароговым.

Когда Николай вернулся, я уже составил собственный план.

— Выходим на рассвете, — сказал я. — Как раз доберёмся, когда у них будет завтрак или что-то такое.

— Откуда ты знаешь? — удивился Николай.

— Ну, я навострил уши и внимательно слушал то, что говорила директриса про уклад.

— Хорошо, без проблем, я подойду тогда, — кивнул мне Голицын.

— Хорошо, — сказал я. — А мне нужно пока подготовиться.

Голицын ушёл к себе. Мы договорились встретиться в пять часов утра у входа в резиденцию, а мне нужно было собрать необходимое и кое-что выяснить.