Ворота замка гостеприимно распахиваются перед ними. Трубят трубы. Двор залит солнцем, словно никогда и не было мрачного леса. Женщины отдыхают, ими снова овладевает чувство беззаботности, время бежит неторопливо и приятно, как всякое время, когда мы его не считаем. Башенные флажки поскрипывают на ветру, белые облачка в небе меняют свои очертания.

— Вот здесь я хотел бы жить, — вслух говорит Марек Дивишу, думая при этом об Анделе. Он чувствует, что любит в ней все, от кончиков ногтей до последнего волоска, что лучше всего им было бы в этом одиноком замке, который, кажется, забыт даже самим богом.

— Сумасшедший! — буркнул Дивиш, ненавидящий одиночество — всякое одиночество, а не только этого замка.

— Где нас поместят? — машинально произносит Марек. Дивиша он даже не слышит, потому что в эту минуту слушает только себя.

— Будто не все равно где, — смеется Дивиш.

— Чего ты сегодня такой противный? — вдруг говорит Марек и идет послушно за паном Ярославом, который протискивается узкими коридорчиками по крутым лестницам куда-то к деревянному верху башни, темный, расписанный волнообразным орнаментом потолок которой является в то же время полом наружной части башни. Марек располагается в одной комнатушке, Дивиш — в другой. Их разделяет деревянная перегородка.

Марек и Дивиш встречаются с дамами только на ужине в рыцарском зале. В двухрожковых подсвечниках мигает пламя сальных свечей, на стенах, укрепленные в железных держателях, пылают факелы, пляшут гирлянды теней. Но ярче всего сияют глаза людей. Все чувствуют, что зал приветствует их улыбкой и гостеприимством. На длинном массивном столе расставлены оловянные миски, тарелки, солонки, кувшины, кубки в строгом боевом порядке. В открытые окна видны ветви деревьев, а сквозь них просвечивают узоры звезд.

— Андела, — шепчет Марек. Сегодня вечером он не прислуживает, сегодня он сидит за столом как гость. И рядом с Анделой. Он не знает, как к ней обратиться и что ей поведать. На нем бархатная куртка, ворсистая, с бликами. Коснись ее — и защекочет в кончиках пальцев.

— Я понимаю, — кивает Андела, она тоже чувствует особую праздничность вечера. Ей кажется, что она из своей прежней жизни перенесена в фантастический простор свободы, волшебства и звезд.

— Ничего похожего я до сих пор не испытывал, — осмеливается сказать Марек и теребит свой крестик.

— Я тоже, — неуверенно смеется Андела, и в ее смехе слышится признание.

Со стола между тем исчезают жареные фазаны, появляется другая дичь, ее запивают вином, голоса и смех становятся громче. Пани Кунгута посылает Анделу посмотреть на спящих детей. Марек гладит опустевший возле него стул и сосредоточенно пьет. На другой стороне стола слышна возбужденная речь Дивиша и звенит звонкий заливчатый смех Бланки. Реальный мир прикрыт здесь романтической завесой.

Пан Ярослав встает, вынимает из ножен длинный острый нож и готовится к забаве, которой обычно развлекает своих гостей. Соблюдая обряд, он просит пани Кунгуту, чтобы она обозначила, в какое место опорной балки он должен вонзить нож. После недолгого колебания пани Кунгута обозначает. Примерно на уровне глаз. Минута напряженной тишины. Пан Ярослав слегка отводит руку, затем бросок, нож пролетает пятиметровое расстояние, как молния, и вонзается точно в обозначенное место.

Марек хлопает, признавая его мастерство, но еще больше потому, что радуется возвращению Анделы. Он рассказывает ей, что без нее произошло. В порыве нежности он берет ее руку, подносит к губам и целует. Андела быстро вырывает руку, как это приличествует, но вся трепещет. Теперь Марек раздосадован своей смелостью. Что ему делать? Дотронуться до Анделы — это слаще, чем ее видеть. Поцеловать ее руку — это больше, чем он может себе позволить.

Теперь очередь Дивиша. Он выступает в роли лучника. И он предлагает обозначить ему цель и отходит на еще большее расстояние — в самый отдаленный угол зала. Гости отодвигаются от стола, освобождая пространство для стрелы Дивиша. Встает и Андела, хотя никакой необходимости в этом нет. Она в растерянности, она силится улыбнуться, но это ей не удается. Не из-за обычного поцелуя руки, а из-за смутного ощущения, что минуты, которые она сейчас переживает, — это подлинная жизнь! Что ей делать? Что предпринять? Этого она все еще не знает.

Стрела Дивиша выбила обозначенный сучок. Точное попадание, шумный успех. Глаза всех обращены к Мареку. Какое участие в развлечениях сегодняшнего вечера примет Марек из Тынца? Какое оружие осталось для него?

Марек не знает, он растерян, он краснеет, его подбадривают. Вот он решается. Снимает со стены лютню и трогает пальцами струны. Струны в порядке, инструмент настроен. В глазах сотрапезников заметно восхищение. Улыбки гаснут, говор умолкает, одни лишь белесые бабочки бросаются в огонь. Марек у середины стола перебирает струны лютни, словно просит, чтобы она доверила ему именно ту мелодию, которую он ищет. Он хочет вспомнить мелодию романса, который слышал в кутногорском трактире на Нижнем рынке в исполнении бродячего певца. Проходит несколько секунд — лютня и музыкант почувствовали друг друга. Марек поет вполголоса.

Дальше он слов не помнит, но слушатели нетребовательны. С восторгом они жаждут повторения, на третий раз поют вместе с ним. Марек возвращается на свое место как в хмелю. Но Анделу он уже не находит. Она пропала, исчезла, как дух.

Марек рухнул на стул, он снова пьет красное вино, хотя уже не испытывает удовольствия. Но за стаканом вина легче думается. Что же случилось? Почему Андела ушла? Выиграл он в ее глазах или проиграл? Может быть, она руководствуется какими-то более строгими нравственными принципами, чем другие женщины? Какая она? Гордая? Скромная? Вероятно, скромная, потому и отвергает способ, каким Марек добивается ее благосклонности. Внутренняя твердость Анделы может означать и нечто иное: она любит кого-то. Но кого? Среди присутствующих здесь мужчин это мог быть только Дивиш.