Марек стоит под кленом. Андела направляется к нему — свободная, как огонек, тихая и воздушная, как струйка дыма. Она знает, что может остаться здесь лишь краткое мгновение. Чувствует, что у нее только руки и губы. Свертывается в объятиях Марека, как в тихом раю, где ей ничто не грозит. Она немного стыдится своего волнения и того, что перестала владеть собой. Но клен ее не упрекает и согласно шумит. Он тоже любит жизнь. Он с ними заодно, укрывает их своей тенью, он часть вселенной, которая многим людям кажется нереальной.

— Андела, — шепчет Марек. Ему хочется, чтобы она хоть что-то сказала.

— Да, — кивает Андела. Она чувствует, что должна от этого чуда сохранить нечто живое для будущего.

Даже если потом рассудок будет ее упрекать.

— Ты видишь клен? Это наш первый свидетель.

Андела кивает и поднимает глаза кверху. Листья шепчут вместо нее: да-да...

— Ты счастлива?

Андела опять кивает. Да, сейчас она счастлива. Пожалуй, впервые в жизни. Но как сделать ощущение этой минуты постоянным? На это нет ответа. Андела пугается, выскальзывает из объятий Марека и бежит назад. Она даже не ищет другой дороги. Чувства ее переполнены, сердце трепещет, а неподкупный разум убеждает ее: то был не сон.

В воротах замка она едва замечает, что входит одновременно с пани Аленой Ваховой. Пани смотрит на нее неприветливо, потому что утренняя красота Анделы кажется ей предосудительной. «Где она была так рано? — думает пани Алена. — Идет от реки. Почему именно от реки?» Но не спрашивает ее. Прежде всего ей неприятно думать о себе: лицо у нее жесткое, тело высыхает, она чувствует, что поток ее жизни идет на убыль.

Но любопытство берет верх. Пани Алена поднимается на галерею и смотрит на реку. Недалеко от гладкой блестящей поверхности воды она видит Марека. Он неподвижно стоит под небольшим кленом. Это выглядит так, будто он говорит себе: вот река, вот клен, вот берег, вот тропинка, а там замок и над ним солнце.

«Меня не одурачишь...» — думает пани Алена и осторожно спускается вниз.

Долгий и нудный ужин. Нет былой непринужденности. Пани Кунгута молчит, вяло жует жареную баранину. Андела не поднимает головы. Держит себя отчужденно, на Марека и не взглянет. Марек чувствует себя обманутым и не может успокоиться. Ведь у них общая тайна: Андела, Марек и клен. Или первые двое сейчас уже не те? И постоянен только третий? Марек не может этому поверить, хотя и сомневается. Он не понимает Анделы. Почему сегодня ладонь ее напряжена? Почему глаза ее даже украдкой не пошлют ему привета?

Дивиш кажется спокойнее Марека. Может быть, он думает о чем-то более отвлеченном. Например: вот течет внизу река, она свободна, не ограничена скалистыми берегами и горами, она готова бороться за себя с помощью паводков и наводнений, вот над рекой уже смеркается, и она перестает видеть путь, и ей грозит опасность заблудиться. Дивиш размышляет о том, что все в природе надеется на долговечность, а может, и на вечность.

Марек глубоко задумывается. Когда же он приходит в себя, обе девушки исчезли из зала. Исчез и Дивиш, пани Кунгута послала его узнать новости о пане Иржи. Вернулся он из Кутной Горы или нет? Пани знает, какой он страстный и неутомимый путешественник, но, когда он дома, она хочет, чтобы он был рядом с ней.

Один из воинов приносит масляный светильник, пламя его лениво колеблется на конце длинного держателя. Марек зажигает одну свечу, вторую и переходит к следующему подсвечнику. Желтое мигающее пламя освещает зал. Обе оставшиеся в зале женщины на фоне стены напоминают картины.

На пани Кунгуте атласное платье в полоску — черную и темно-красную, с узкими рукавами. Жаль, что она предпочитает одежду темных цветов — они ее убивают. К ее ясному лицу и длинным ресницам подошли бы цвета более яркие. Но как может она носить такие туалеты рядом с пани Аленой, которая никогда не вылезает из черного? Сегодня на бархате ее платья только узкая золотая кайма, которая лишь подчеркивает его черноту. Почему пани Алена всегда в черном? Наверное, потому, что ей нравится предаваться печали. Может быть, пани Алена так в нее вжилась, что это стало ее сущностью.

Пани Алена поднимает руку и жестом предлагает Мареку сесть. В блеске свечи ее рука кажется неподвижной. Рука полная и мягко очерченная, но пальцы костлявые и слегка загнутые. Марек подчиняется, но от удивления его брови слегка приподнимаются.

— Мы хотим с тобой поговорить, — начинает пани Кунгута. Ее голос, несмотря на некоторую холодность, звучит мягко.

Марек склоняет голову и снова поднимает ее. Это походит на поклон.

— Мы очень сожалеем, что вас двоих никогда не видно в замковой часовне. Ни тебя, ни Дивиша. Может быть, вы ходите в городской костел? — спрашивает пани Кунгута.

— Я был там только один раз, — признается Марек.

Этот упрек он принимает, но огорчен, что не может объяснить как следует, почему он теперь ходит в костел редко. В юности он должен был ходить туда постоянно. Теперь же он хотел бы туда войти только тогда, когда этого потребует его душа.

— Слово божье, наверное, вас не влечет, — жестко говорит пани Алена.

Марек хотел бы объяснить, что бог для него это нечто беспредельное. А божие слово — это не только то, что провозглашает священник, но также и река, и холм Шибеничник, и звезды на небе, и любовь Марека, и его надежда, Марек убежден, что он в тайном общении с богом. Преклоняется перед ним, а порой разговаривает с ним, просит его помощи, исповедуется ему. За это бог благожелателен к нему. Не забывает его своими милостями, а невзгоды вроде бы отводит от него.