Но Марек знает, что пани Алена его объяснений не поймет.

— В этом доме живут по-христиански, — продолжает пани Алена строго, хотя строгой-то должна быть скорее пани Кунгута.

Марек краснеет. Все в нем восстает, хотя губы не могут выговорить ни единого слова. Он оборачивается к пани Кунгуте, ища защиты в ее глазах. Но пани Кунгута отводит взгляд.

— Молодой человек должен отдавать себе отчет, — продолжает безжалостно пани Алена, — к чему приведут его сумасбродства. Единственно к греху.

До Марека наконец доходит, что пани Алена, конечно, имеет в виду его любовь в Анделе. Он приходит в ужас: как его личная тайна могла получить огласку? Может, это написано у него на лбу? Или их предал клен?

— В молодости всякое может случиться, — произносит наконец пани Кунгута. Ее легкая улыбка смягчает упреки пани Алены.

В дверях появляется Дивиш. Сообщает, что примчался посыльный: пан Иржи возвратится к полуночи.

Так Марек, а с ним и Дивиш попадают на гребень волны. Куда она вынесет их? В широкое море? К ближайшей скале? Или их тихо примет песчаный берег?

Утром пан Иржи зовет их к себе. Он выглядит невыспавшимся, веки покрасневшие. Юношам кажется, что он стал выше ростом. Лицо надменное. Мысли его витают где-то далеко. Одет в бархат карминового цвета, словно ему кто-то приказал выглядеть величественно. Только никто из присутствующих этого не замечает.

— Благодарю вас за службу у пани Кунгуты, — говорит Иржи негромко. — Можете возвратиться снова к Яну Пардусу.

Марек и Дивиш кланяются. У них одинаковое чувство, будто между ними и паном Иржи выросла стена.

— Человек должен быть уравновешенным, — продолжает Иржи чуть повышенным голосом, — и уметь это состояние сохранять.

Это звучит почти как упрек. Его основа ясно видна. Дивиш первым приходит в себя и осмеливается возразить:

— Разве мы были невежливы? Смеялись прежде, чем засмеется пани Кунгута?

Иржи качает головой, вздыхает.

— Запомните, — говорит он, — заключение браков между молодыми людьми — это дело их родителей. Так ведется в наших родах испокон веков. Вы двое теперь должны отдаться воинской службе с такой страстью, чтобы все забыли о вас.

— Я прошу дать мне два месяца отпуска! — восклицает Дивиш без размышления и краснеет до корней своих светлых волос.

— Я увольняюсь из отряда, пан Иржи, — четко произносит Марек. Он бледен, как только что выбеленная стена. Темные волосы кажутся еще темнее. В нем все напряжено.

Иржи из Подебрад наконец сосредоточивается, всматривается то в одного, то в другого юношу, размышляет, лицо проясняется, на губах появляется подобие улыбки.

— Подтвердить свои просьбы вы придете через неделю, — отвечает он почти спокойно. — Сегодня я ничего решать не буду. — И жестом дает понять, что юноши свободны.

Они не сознают, как выбираются из комнаты. Погруженные в молчание, отгороженные от внешнего мира. Смотрят понуро на каменные стены укреплений будто в поисках выхода. Первым его находит Дивиш:

— Теперь я начну действовать как полагается.

— А я никогда не отступлю! — восклицает Марек.

— Они все про нас знают.

— Мы должны постараться, чтобы о нас не забыли.

И все их заботы снова приобретают реальный смысл, а предметы их мечтаний становятся близкими — стоит руку протянуть. Возможно ли это? Возможно — им ведь светит солнце молодости.

Однако изменить уже ничего нельзя. Приходится отправляться к Яну Пардусу. Старый гетман оглядывает их с ног до головы, словно видит впервые. Он ничуть не переменился: то же суровое лицо воеводы, так же жестикулирует, когда сердится. Та же точная рука — меч в ней безошибочно находит кратчайший путь к сердцу врага. Пардус настолько суров, что никто не рискнет в его присутствии даже зевнуть.

— Вы уже знаете Яна Пардуса? — начинает он окольным путем.

— Да.

— Чего вы от него ждете?

— Теперь он возьмет нас в оборот, — усмехается Дивиш.

— Когда-нибудь поведет нас в бой, — говорит Марек.

— Да, — кивает старый гетман. — Вы воины. Это ваша судьба.

— Жизнь близко, смерть далеко, — возражает Дивиш.

— Я считаюсь и со смертью, — допускает Марек. Смерть ему не кажется такой далекой, как прежде. Странно, ее приблизила любовь к Анделе.

— Умереть — это не совсем то, что человек себе представляет, — ворчит Ян Пардус и испытующе оглядывает юношей, которые прямо пышут здоровьем и полны жизни, хотя и говорят о смерти.