Появляется пан Колда. На нем клетчатая туника. Бледное, безбородое лицо контрастирует с загорелой шеей. Речь и взгляд на редкость живы и выразительны. Он сумел бы с помощью слова построить стену, с помощью взгляда пробить скалу. Он все еще мнит себя победителем. В приемной приближенные согнулись перед ним в подобострастном поклоне. Какая-то неведомая сила заставляет съежиться и Марека.

Они вместе входят в комнату. Марек подходит к прямоугольному окну, через которое просвечивает синее небо. Нижняя ветвь растущей у окна осины уже голая. Осень унесла листья, потому что знает беспощадность зимы.

Марек молчит. Пан Колда ходит по полупустой комнате, где стоит только постель и дубовый стол, и тоже молчит. Наверное, он хочет покрасоваться перед Мареком и обдумывает, какую принять позу.

— Вчера ты выдал себя, — прерывает молчание пан Колда, бросив короткий взгляд на Марека.

— Какой же секрет я открыл, пан? — пугается Марек.

— Ты любишь какую-то женщину.

— Да, пан, — кивает Марек и чувствует облегчение.

— У меня есть к тебе предложение.

— Слушаю, пан.

— Скажи, кто она, и мы привезем ее тебе. Даже если она закопана в земле или замурована в скале. Понимаешь меня?

— Я всего лишь ваш узник, пан, — говорит Марек. Он с каждым днем все лучше понимает находского пана. Ему необходимо, чтобы все время что-то происходило. Что-нибудь опасное. Он ненавидит скуку. Ненавидит ее так, что от скуки легко переходит к насилию.

— У меня только одно условие, которое ты уже знаешь. Чтобы ты поступил ко мне на службу, — продолжает пан Колда.

— Пан, — твердо говорит Марек после недолгого молчания. — Я точно знаю, что это невозможно.

— Смотри не упусти подходящий случай.

— Мне этого не позволяет мое прошлое.

— Тебя плохо воспитали. Юноша должен быть гибким, — злится пан Колда. Мареку становится легче, потому что гнев — естественное состояние пана Колды.

— Верьте мне, пан, — упорствует Марек. — Я не из тех, кому нравится быть несчастным. Но пока еще я могу ждать.

— Я знаю, чего ты ждешь, — злобно смеется пан Колда и вынимает из тайника в стене крестик со святыми мощами, который слишком хорошо знаком Мареку. Христос на синем фоне с красным нимбом, окаймленный золотой полоской с солнцем, месяцем и звездами.

Марек бледнеет. Сердце его останавливается.

— Ты дал его Монике, а я возвращаю его тебе вместе с твоей надеждой, — говорит пан Колда, и его улыбка становится холодной. В ней нет ни злобы, ни доброжелательства.

— Что вы сделали с Моникой?

— Ничего, — пожимает плечами пан Колда. — Ей пришлось признаться. Только и всего. В Роуднице она попадет не скоро. Ее сторожит рыцарь. Пока-то она обведет его вокруг пальца, пройдет немало времени. Ты меня понимаешь?

— Понимаю, пан, — отвечает Марек. Он подавлен.

— Ну, предоставим времени бежать, как оно хочет. Для меня в находском замке, для тебя в его башне. Я буду думать о своей правоте, ты о своих надеждах. Может, в конце концов мы и договоримся.

— Я сомневаюсь в этом, пан.

— Вон! — истошно вопит пан Колда. Кажется, будто задрожали каменные стены.

У всех сразу отлегло от сердца. Тюремщик ведет Марека в башню, воины смеются до колик в животе так, что замок сотрясается от смеха, солнце на холодном небе хитро подмаргивает. Только Марек едва не падает в обморок.

Серый зимний день. Сумрак сменяется темнотой. Чем больше по размеру камень, тем он холоднее. Время тянется невероятно медленно. Солнца словно никогда и не было, деревья цветут, наверное, где-то по ту сторону земли. В камере достаточно пространства только для горячечного воображения. Для самообмана. Самое страшное открытие — это действительность. «Я, Марек, сижу в башне. У меня нет выбора. Пять шагов туда, пять шагов обратно. Ощупывать стены. Вот моя свобода».

Когда Марек засыпает, ему кажется, что он уже не проснется. Но он просыпается. Приходит в себя не сразу. Потрясет головой, потянется, приоткроет глаза, поднимет руку, прислушается. Голова в каком-то дурмане. Мареку кажется, что он может жить иначе, чем простой узник, что он легче воздуха, болен приятной печалью, которая согревает его и успокаивает. Он благодарит миску за то, что она полная, хотя на самом деле она пуста, просит свою одежду, чтобы она куда-нибудь его унесла, объясняет стенам, почему он от них что-то скрывает, упрекает оконце за то, что оно прячет от него тончайшие краски света. Иногда он чувствует себя травой, которая не может быть ни счастливой, ни несчастной, иногда деревом, потому что, как и оно, он обречен на неподвижность. Он слышит шум листьев, пение птиц, дуновение ветра, падение дождевых капель, крупных, как горошек. Он восхищается и бредит этим чудом, пока не просыпается совсем. Он глядит на свою руку и видит, как она одинока, глядит на свое тело и видит, что оно покинуто. Он ничего не может. Ни высечь искру из ледяных стен и каменного пола, ни передать горсточку своих чувств, ни войти в потусторонний мир, хотя из своей камеры легко мог бы туда попасть, ни разговаривать с богом, потому что это самое святое существо всегда в любом другом месте, только не в замковой тюрьме. Лучше было бы, если бы чувства и сознание Марека совсем окаменели и стали частицей скалы. Если бы его сон перестал быть сном, если б он превратился в вечность.

Но этого Марек не может себе позволить. Он не один на свете. Его мысли и чувства концентрируются. Андела... Марек не имеет права умереть, хотя и не боится смерти. Смерть была бы для него освобождением. Однако он не имеет права пренебречь Анделой и потому не имеет права пренебречь собой. У любви два лица: одно — восторженное и радостное, другое — печальное, одно — светлое, другое — темное, одно — сладость, другое — боль. Взаимная любовь Анделы и Марека теперь показывает второе лицо. Ведь теневые стороны — тоже сущность любви. И в человеческой жизни они встречаются часто.