– Ну, красотка!
– заржал он.
– Как была ненормальная, дак только хуже стало.

– Тебе чего тут надо?
– я рыкнула на него, бережно снимая петуха с головы.

Петруччо гневно вскукарекнул в сторону парня, затем внимательно посмотрел на меня и, решив что я справлюсь с ним сама, важно прошествовал к вольеру.

– Да уж не к тебе! Владияр где?
– требовательно заявил этот хмырь.

Презрительно фыркнув на него, я пошла в дом. Папа сидел на кухне и точил ножи.

– Там какой-то хмырь к тебе пришел.
– и махнула рукой в сторону огорода.

– Ты чего такая взвинченная? Обидел тебя он?
– заволновался папа.

– Не люблю хамов. Если он будет барагозить, то зови меня. Вместе отпинаем!
– я стукнула кулаком правой руки в ладонь левой.

– Ладно...
– он осторожно обошел меня и вышел наружу.
– Кто этот бессмертный?

Я фыркнула, услышав этот комментарий.

Пока они разговаривали на улице, я начистила и нарезала овощи на суп, разделила куриное мясо на первое и второе и затопила печурку. Поставила все вариться и, забрав из комнаты будущий сарафан и нитки с иголкой, уселась за стол у окна на кухне. И работа пойдет и обед не убежит.

Суп уже сварился, рагу томилось под крышкой, сарафан сшит (осталось края обработать), а отец только зашел в дом.

– Максимельян просит твоей руки.
– выпалил он и сел за стол.

От неожиданности я иголку воткнула себе в палец.

– Уй!
– пихнув раненую подушечку пальца в рот, я посмотрела на отца.
– Кто такой этот Максимельян?

– Ты назвала его хмырем.
– веселье так и било из глаз папы, а его губы подрагивали от попыток удержания их от расплывания в улыбке.

– Он что, умственно отсталый?
– недоверчиво прищурилась я.

Ну кто так делает-то? Сначала обхаял, а потом свататься пришел. Да не у меня сначала спросил, а к отцу напрямую! Еще скажите, что после этого, он не хмырь!

– Нет, вроде. Только это тот, к кому сваталась прежняя Олена.
– пояснил папа.

– Чего?! И что только нашла в нем?
– возмущению моему не было предела.

Ну как что... Хорош собой, компанейский, сын старосты... Да только поэтому по нему вздыхают большинство молодых девушек нашего села и трех соседних.
– усмехнулся отец и внимательно посмотрел мне в глаза.

– Да Трофим Гордеич в тысячу раз приятнее сыночки!
– воскликнула я.
– Когда мост рухнул, он только березу подпирал да ржал аки лошадь Пржевальского. Наглый, самовлюбленный хмырь!

– Я рад, что ты видишь главное.
– тихий вздох отца меня остудил.
– Весной Олена и слушать ничего не хотела.

– Шли его на... , то есть в жо... Ну куда вы там посылаете неугодных?
– надо бы пополнить запас ругательных словечек.
– И вообще! Обед стынет.

Разливая супчик по тарелкам, я представляла, как горячее льется на харю хмыря. Эх, хорошо! Но каков гад гадский!

После обеда я принялась дошивать, а папа засобирался куда-то.

– Я буду в столярной.
– и, замявшись, добавил.
– Обещал для сына Василены кровать смастерить.

Я только фыркнула, глядя на его заалевшие уши.

– Я шить буду. И мне бы твои мерки снять. Давай сейчас, а то потом забудется.

Быстренько записав результаты, я принялась мыть посуду. А после уселась за шитье в своей комнате. Обработав края изделия и примерив на себя то, что получилось, я оглядела себя в зеркале. А неплохо вышло! Уроки труда в советской школе не прошли даром. Только нужно чуток откорректировать в линии груди и талии. А то, почти за месяц пребывания здесь, я немного поправилась и округлилась на хорошем питании.

Делая последние стежки в узоре в греческом стиле по лямкам и линии декольте, я услышала божественные ароматы жаренной картошечки. На кухню я вышла уже в обновке. Там папа раскладывал по тарелкам ужин, но услышав мои шаги, он повернулся ко мне и замер. В восхищении, разумеется.

Я покружилась и подол-полусолнце красиво надулся. Темно-серая легкая ткань облегало мои верхние девяносто поверх белой рубашки, которую я достала из сундука. От талии, обрамленной поясом, в тон к рубашке, вниз до пола тянулся складками подол. Черно-белый узор выглядел просто, но хоть не так уныло, как было бы без него.

– Олена! Да это ж красота-то какая!
– прошептал папа.
– Может тебе в швеи идти?

– Нет, пап.
– я поморщилась.
– Нас приодеть я еще смогу, но вот постоянно этим заниматься - это не мое! Да и вязать я люблю больше. Вот только пряжа дорогая да и крючка нет.

– Скоро овец стричь нужно. Вот и напрядешь. А крючок я тебе выточу, только скажи какой нужен.
– пообещал он.

От радости я взвизгнула и повисла у отца на шее. Тот встал прямо, раскинул занятые сковородой и ложкой руки в стороны и просипел: