— Хорошо, хорошо, — сказал начальник тюрьмы, Он встал из-за стола, давая понять, что беседа подошла к концу. — Я не буду спорить с вами по поводу матери, но я не уверен, что мы сможем сделать крест.

— Что это за канал «Дискавери»? — спросила мать Бада. — Неужели никто никогда не слышал об ABC или NBC или даже о Теде Тёрнере? Или хотя бы Fox?

— Их это не заинтересовало, — сказал профессор.

— На самом деле мы рассматривали их именно в таком порядке, — пояснила адвокат.

— Вам следовало сначала прийти ко мне, — сказала мать Бада, добавляя ещё немного водки в свой «Спрайт».

— Она права, — сказал капеллан, он встал поперёк трейлера так, чтобы видеть её платье. — Я предлагаю, чтобы мы выделили ей полную долю.

— Выделить мне? Только попробуйте не выделить! Кто ещё даёт деньги на эту затею?

— Кроме телевидения? — Адвокат задумчиво постучала жёлтым карандашом по своему атташе. — Профессор и капеллан разделят грант как духовные наставники Бада. Я получаю ставку, как обычно, плюс небольшую комиссию за иностранные права. Ну и капеллан получает комиссионные.

— Комиссионные? Да я родила этого ублюдка.

— Там двенадцать с половиной сотен, — сказал капеллан. — Что, скажете, если мы получим две с половиной тысячи и разделим их?

Профессор закатил глаза, но это было только для пущего эффекта. Он уже решил отдать матери Бада ещё один кусок.

— А что насчёт Бада, — спросила она.

— А что Бад может делать с деньгами? — спросил капеллан. — Он, вероятно, просто оставит свою долю вам в любом случае.

— Именно это я и хочу сказать, — сказала мать. — Все остальные здесь получат двойной доход.

— Дуб? В Библии написано «дуб»? — спросил плотник.

— Бад не читал Библию, — сказал адвокат. — Должно быть, он узнал это из телепрограммы.

— Наверное, это единственное дерево, о котором он когда-либо слышал, — сказал капеллан. — По телевизору вряд ли показывают программы «всё о древесине».

— А он не слышал о сосне?

— С исторической точки зрения, — сказал профессор, — это должен быть кипарис.

Они встречались в тюремной лавке, недалеко от двора.

— Кипарис исключаем, — сказал начальник тюрьмы, — разве он не находится под угрозой исчезновения или что-то в этом роде?

— Я думаю, должно быть красное дерево, — сказал профессор.

— Кедр — хороший выбор, — сказал капеллан. — Мать мальчика любит кедр.

— Он не мальчик, — возразил начальник тюрьмы.

— Согласно ЗоСРО, заключённые, приговорённые к смертной казни, имеют право умереть в соответствии со своими религиозными убеждениями, — сказала адвокат, потянувшись за своим атташе-кейсом.

— В таком случае мы должны изнасиловать его и похоронить заживо в грязи, — убеждённо сказал плотник.

— Заткнись, Билли Джо, — велел начальник тюрьмы, Он перевёл взгляд с капеллана на адвоката и профессора. — Как насчёт фанеры?

— Я исследовал процедуру от начала до конца, — сказал профессор, — и единственное, что нам не нужно, — это врач.

— Вам не нужен, но нужен нам, — возразил продюсер. — При Кеворкяне [1] нам разрешено показывать по телевидению «самоубийство» только в том случае, если рядом находится врач, чтобы предотвратить ненужные страдания.

— Он не похож на врача, — сказал адвокат. — Без обид.

Они сидели в кабинете начальника тюрьмы, под большим зарешечённым окном в форме полумесяца.

— Я не обижаюсь, — сказал доктор. — Я тот, кого называют парахирургом, я могу наложить на вас швы, но не могу разрезать вас.

— В любом случае, это не самоубийство, — сказал начальник тюрьмы. — Это санкционированная государством казнь, совершенно законная. Абсолютно законная.

— И что это за ненужные страдания? — спросил профессор. — При распятии страдания — часть сделки.

— В них весь смысл, — сказал капеллан.

— Что делает их, по определению, не лишними, — согласилась адвокат.

— Последний ужин? [2] — спросил надзиратель. — Это не проблема. Всё за наш счёт, бесплатно: только мы называем его последним приёмом пищи.

— Он хочет Surf & Turf [3] от Bed Lobster, — сказал капеллан. — И он хочет длинный стол, как на фресках. Должно быть, они показывали фрески по PBS.