Квинтилий сидел недвижно, словно статуя. Неловкую тишину вдруг прервал неожиданный грохот — это Марция уронила тарелку. Молодой сенатор поспешил поднять её и, передавая молодой женщине, как бы случайно коснулся её руки — она была ледяная.

Руфо смотрел на него, явно давая понять, что угадал причину его визита, и Аврелию не оставалось ничего другого, как с холодным равнодушием выдержать его пристальный взгляд.

Старик мрачно посмотрел на зятя и сообщил гостю:

— К сожалению, Аврелий, большая часть роскошной обстановки, какой ты смог полюбоваться там, оплачена приданым моей дочери.

Квинтилий пришёл в ярость и уже готов был высказать свёкру возражения, как вдруг впервые за всё это время подал голос Гай:

— Квинтилий, возможно, совершил какие-то ошибки, но сейчас он живёт с нами под одной крышей и управляет нашими имениями. Давайте жить мирно и спокойно, не упрекая друг друга в былых прегрешениях.

— И в нынешних, — уточнил Руфо вполголоса, но все же достаточно громко, чтобы услышали все. — Принимаю твоё предложение, сын. Продолжим наш прекрасный разговор. Ты ещё не высказал своего суждения. Что же ты думаешь о куртизанках?

Гай смутился:

— У меня нет никакого мнения на этот счёт.

— Да ладно, Гай, не робей!

Квинтилий заговорил с юношей вкрадчиво и хитро, не теряя из виду свёкра, который смотрел на него с откровенным вызовом.

— А разве неправда, что ты тоже навещал прекрасную Коринну?

Гай, разволновавшись, пробурчал:

— Всего пару раз…

Отец одобрительно посмотрел на него.

— Для молодого неженатого человека это нормально. Лишь бы не оставил там состояния.

Напряжение несколько спало с появлением слуги, который принёс и поставил на стол кастрюлю с голубями и гарниром из овощей.

— Выходит, эта женщина вовсе не гречанка, — продолжал старик, — а вольноотпущенница из нашей семьи. Наверное, кто-то из бывших рабынь Музония. Дело, однако, удивляет меня. Обычно когда приходит беда, достаточно покопаться немного, и непременно появится какой-нибудь грек!

— «Graecia capta ferum victorem cepit!» [49] — процитировал Аврелий Горация, намекая на то, что прошло уже несколько веков с тех пор, как Рим впитал цивилизацию Эллады.

— Римом уже давно правят греки! — с презрением бросил Руфо. — Сегодня сенат только и делает, что утверждает решения Полибия, Нарцисса и Палланте [50] .

Аврелий согласно кивнул. Он знал могущество вольноотпущенников Клавдия, которые сосредоточили в своих руках больше власти, чем консулы и сенаторы.

— Империя могла бы управляться хуже, — примирительно сказал он.

— Конечно! Что может быть хуже, чем сейчас, когда внуки Ромула униженно ползают у ног целой своры восточных слуг, желая добиться их милости! — Руфо опять вышел из себя. — И ты в их числе! — с презрением заключил он.

— Я не унижаюсь перед вольноотпущенниками императора, но не потому, что речь идёт о бывших рабах или греках, — ответил Аврелий, задетый за живое. — Я не стал бы так поступать, даже если это были бы знатные римляне самого древнего рода. Просто моё воспитание и моё состояние позволяют мне не делать этого. Вот и всё.

— Выходит, ты римлянин, Аврелий Стаций? — спросил Руфо почти с издёвкой. — Иными словами, римлянин — кумир светских салонов, игрушка не слишком щепетильных матрон. Любимец греческих прихвостней и восточных шлюх?

Гай и Марция испуганно переглянулись. Довольный Квинтилий зло ухмыльнулся.

— Я — римский гражданин, и не из худших, — возразил Аврелий, вставая. — Если опасаешься, что моё присутствие может осквернить твой уважаемый дом, Руфо, не разделяй со мной свой обед, — решительно заявил он, намереваясь уйти.

Сенатор тоже поднялся со своего места и удержал его:

— Нет, останься, прошу тебя. Ты мой гость и оказал мне величайшее уважение. Я же иногда бываю чересчур резок на словах. Слишком многое в нынешнем Риме выводит меня из себя. Но кому нужны нравоучения старика?

— Мне, Руфо, если пообещаешь не требовать, чтобы я претворял их в жизнь, — смеясь, ответил Аврелий.

На лице Руфо мелькнула еле заметная улыбка. Гай и Марция, слушавшие всю эту перепалку затаив дыхание, облегчённо вздохнули.

Напряжение спало. Квинтилий поднял глаза и с любопытством посмотрел на человека, который посмел возразить его грозному свёкру и даже получил нечто похожее на извинение.

— Муций, Криспий, принесите финики! — приказал хозяин дома и, обратившись к гостю, завёл дружеский разговор о законе, который предстояло одобрить в сенате, пытаясь восстановить согласие во взглядах, сложившееся у них во время прошлого голосования.

Аврелию только это и нужно было. Он надкусил финик и спокойно продолжил беседовать на безобидную тему.