Аврелий обмакнул в него хлеб, попробовал сыры и оливки и не мог удержаться, чтобы не похвалить их свежесть и вкус.

— Народ есть то, что он ест, — заключил старик. — Не жду ничего хорошего от поколения «новой кулинарии». Какими вырастут молодые люди, которых кормят язычками фламинго, вульвой свиней и мозгами страусов? Кто сказал, что пища вкуснее только потому, что труднее достаётся? Добродетелью наших предков и были вот эти блюда: простые и настоящие. Уходя от этих ценностей, мы теряем свою общность и свою силу.

Аврелий всё больше недоумевал. Он ожидал встретить здесь скудость и скупость, но увидел достаток и простоту. Настоящая ли это простота, задумался он, или только спектакль с целью сбить его с толку?

Квинтилий неожиданно вступил в беседу:

— Несомненная польза этой еды не исключает, что другие продукты также хороши, Руфо. Иногда людям хочется каких-то перемен, какого-то отступления от правил. Я верно говорю, Аврелий?

Молодой сенатор взглянул на мужчину, задавшего вопрос. Ему не понравились его резкие черты, орлиный нос, маленькие, злые глаза.

Зять Руфо явно искал союзника, который поддержал бы его точку зрения. Но зря старался: у Аврелия не было ни малейшего желания вставать на сторону этого неприятного человека.

Он легко перевёл разговор, ответив Квинтилию вполне искренне, но стараясь не обидеть его.

— У меня отличный повар, и я каждый день пробую разные его «изобретения», иногда очень даже необычные, но должен признать, что давно не отведывал вот такого, традиционного, блюда, и вновь вкусить полбу доставило мне огромное удовольствие. После множества всяких гастрономических — изысков эта простая еда восхищает меня. И я похож сейчас на человека, который пробует экзотические блюда только по большим праздникам и потому получает от них больше удовольствия, чем тот, кто привык есть их ежедневно. Так что Руфо прав: хорошие старинные вещи не следует отвергать огульно.

— Если это справедливо в отношении еды, то разве не ещё более справедливо в отношении образа жизни? — подхватил разговор Руфо, не упуская случая утвердить свои идеи. — Что сказать, например, об обычае пренебрегать женой ради какой-нибудь заразной проститутки? Разве наши женщины не красивы? Или жена, чтобы муж чаще наведывался к ней, должна краситься, словно какая-нибудь ассирийская куртизанка? — спросил он, хитро глядя на зятя.

— Картине всегда нужна хорошая рама! — возразил Квинтилий. — Нельзя же требовать, чтобы молодой и здоровый мужчина отказывал себе в некоторых развлечениях!

Краем глаза Аврелий приметил, что Марция вздрогнула, при этом руки её слегка задрожали, а щёки вспыхнули: она явно силилась подавить вспышку гнева. Намёк на супружеские неприятности унижал её, как и грубое отцовское вмешательство в её личную жизнь.

Выйдя замуж по старинному обычаю, она пожизненно оставалась несовершеннолетней и не имела права самостоятельно распоряжаться ни своей судьбой, ни своими деньгами, в то время как её сверстницы давно уже пользовались гораздо большей свободой.

— Спросим, что думает об этом Публий Аврелий, — предложил Квинтилий. — Мне не ведомы его кулинарные предпочтения, но хорошо известны те, что касаются женщин.

Молодой патриций в изумлении вскинул брови. Он не собирался объяснять своё поведение Руфо, но и находил глупым обсуждать личные дела с коварным Квинтилием.

— Не думаю, что уважающий себя человек станет рассказывать всему свету о своих любовных удачах, — холодно возразил он, забывая о тех многочисленных случаях, когда радовал пышнотелую Помпонию историями о собственных любовных приключениях.

— Об удачах? — рассердился Руфо. — И вы называете это удачей, когда пользуетесь благосклонностью женщины, которая отдаётся за деньги?

Потом, немного поостыв, он хлопнул в ладоши, вызывая слугу.

Разговор не клеился. Аврелию не хотелось быть свидетелем явно не первой ссоры зятя и свёкра. Или, может быть, его присутствие лишь ускорило её?

Так или иначе, тема весьма подходила для того, чтобы завести разговор, который его интересовал, поэтому он продолжал:

— Опять не могу не согласиться с тобой, Руфо. Позавчера, например, я направился на Авентинский холм, намереваясь навестить одного друга, как вдруг ко мне обратились с просьбой, чтобы я, как магистрат, помог расследовать убийство одной вольноотпущенницы, которую только что убили ударом ножа.

В столовой повисла тишина. Сотрапезники затаили дыхание.

— Это определённо была содержанка. Дом, где она жила, украшала изысканная мебель, а её одеждам позавидовали бы многие матроны… И знаешь, когда я стал вникать в это дело, то узнал, что она оказалась вольноотпущенницей из семьи Руфо. Её звали Коринна, но гречанкой она была не больше, чем мы с вами. Её настоящее имя Цецилия, и родом она из Субуры, где её отец держал прачечную.

Аврелий помедлил на последних словах, желая рассмотреть лица своих слушателей.