После короткого тревожного сна Аврелий проснулся усталый, обуреваемый тысячами мрачных мыслей. Амурчики из слоновой кости на потолке словно потешались над ним в своём олимпийском спокойствии: вот он тут, этот Аврелий, патриций, благородный, образованный, циничный Аврелий со своим неизменным чувством собственного превосходства!

Вот он, хитрый сенатор, которого подставили самым банальным, едва ли не обидным образом, вынужденный ожидать, когда обвинят в убийстве из-за того, что снова ввязался в дело, которое его никак не касалось.

На этот раз судьба сыграла с ним дурацкую штуку, вынуждая заплатить, возможно, жизнью за интерес к красивой распутнице, за сочувствие к несчастной прачке, но прежде всего за нездоровое любопытство, которое постоянно заставляло его совать нос в чужие дела.

Но может быть, рассуждал Аврелий, не за это он расплачивается, а, скорее, за свою чрезмерную самоуверенность, за убеждённость, будто пользуется особого рода благосклонностью судьбы, благодаря которой не знал обычной судьбы смертных — их страхов, разочарований и нередко поражений.

Его счастливая звезда предала его, и боги, прежде слишком великодушные, теперь сделались его противниками. Аврелий заметил, что поддался одному из тех приступов жалости к самому себе, какие терпеть не мог у других, и постарался избавиться от этого чувства.

Он стал думать о другом. Однако персонажи этой комедии — или фарса? — в котором он принимал участие, упрямо вставали перед глазами, и прежде всего прекрасное, нежное лицо Лоллии Антонины. Ему хотелось бы сейчас увидеть её в своей спальне и забыть в её объятиях о неопределённости завтрашнего дня.

Он не услышал стука в дверь: в комнату заглянул Парис и, вкрадчиво извинившись, привлёк его внимание:

— У входа два императорских посланца из министерства юстиции, господин.

«Alea iacta est! — Жребий брошен!» — подумал Аврелий и поднялся. Итак, всё кончено. Он ошибся, полагая, что времени у него больше. Опять глупо ошибся. И всё же он гордо выпрямился, расправил плечи и решительно направился в вестибюль, где его ожидали курьеры из суда.

— Публий Аврелий Стаций, ave, — бесстрастным голосом произнёс посланец. — Повестка из суда. Ты призван ответить за убийство Марка Квинтилия Джеллия, римского гражданина. Судебное заседание состоится послезавтра во Дворце. — И, вручив Аврелию небольшой свиток, сухо, по-военному попрощался.

Пока курьеры, уважительно кланяясь, пятились к выходу, Аврелий взломал печать.

«Надо же, оказывается, привратник сегодня утром не спал!» — подумал он.

Бывает, что в особенно трудную минуту человек вдруг почему-то обращает внимание на совершенно незначительные детали.

У него оставалось два дня, чтобы подготовиться к защите, либо без особого шума расстаться с жизнью. Аврелий окинул взглядом залитый солнцем розовый мрамор атриума. Этот его дом, его статуи, рабы, женщины…

Но он всегда понимал, что свобода и богатство — не единственная привилегия жизни и сама жизнь — это лишь дар судьбы или богов, если они, конечно, существуют. Теперь ему придётся распроститься со всем этим. Но он готов, минута отчаяния прошла.

Тут на пороге появился Кастор, а следом за ним Сервилий и необъятная Помпония; она рыдала, по щёкам её, размывая румяна, текли слёзы. Аврелия тронул вад этой потрясённой горем огромной женщины, и он поспешил ей навстречу.

— Ну, ну, Помпония, я ведь жив ещё! Поплачешь на моих похоронах, если они окажутся неизбежны!

Кастор и Сервилий промолчали.

— Присядем, друзья. Повестка в суд — недостаточная причина, чтобы держать вас в атриуме, — сказал Аврелий, приглашая опечаленных гостей в комнату, которая открывалась в перистиле, залитом светом. Позвав служанок, он велел им подать прохладительные напитки, чтобы гости утолили жажду, и моллюсков, чтобы разогреть их аппетит. — Вы же не думаете, будто я сдамся без боя! — с непринуждённым видом воскликнул он. Перед неминуемой катастрофой к нему, казалось, вновь вернулась вся его уверенность. — Итак, послушаем, какие у вас новости?

— Твоё кольцо, патрон. Его нашли под трупом Квинтилия, — мрачно прошептал Кастор.

— А, то, что с сардониксом! Вот, оказывается, куда оно делось. А старуха что же?

— Среди трупов, выловленных сегодня утром в Тибре, есть один, который невозможно распознать, он слишком долго пролежал в воде, и это может быть она.

— Великолепно! Мегера мертва, а драгоценность, которая должна была приблизить ночь любви, используется как доказательство моей вины!

— Дело не только в этом… Многие узнали тебя вчера вечером. Твоих нубийцев ни с кем не спутаешь. Не мог, что ли, обойтись белыми носильщиками, как делают все? А ещё свидетельствовали возничий, старьёвщик, который слышал, как глашатай выкрикивал твоё имя, две или три служанки, какой-то отставной военный, старый нищий у храма…