Ен поворачивается к Аннике:

– Он нашел Мартина.

Ее лицо мгновенно застывает.

– Вы уверены, что за вами не следили? – спрашивает она, переводя взгляд с меня на Шуру.

– Нас никто не видел. Тео удалось вернуться к машине, но у него никак не получалось скрыться за вуалью. Так что я прятала нас, пока не появилась Нами, – говорит Шура срывающимся голосом. – Его искал Легион Гвардейцев. И не просто разведчик, а все подразделение.

Впервые на лице Анники отражается настоящее беспокойство.

– Легион Гвардейцев? Из-за одного человека?

– Ну, он вроде как взорвал машину, – объясняет Шура, бросая взгляд на Тео, словно извиняется за это признание. – Они знают, что он обучен.

Анника задумчиво щиплет себя за переносицу.

– Сколько прилетело Гвардейцев?

– Примерно дюжина, – говорит Шура. – Но, насколько я поняла, они все еще обыскивают Летний район.

– Не думаю, что Гвардейцы ищут кого-то конкретного, – тихо вставляю я. – Мне показалось, что принцы волновались из-за того, что Мартин смог провернуть это в одиночку.

– Принцы? – нахмурившись, спрашивает Ахмет.

– Эттор приехал в Победу, – объясняю я.

И все тут же оборачиваются ко мне. Ну, все, кроме Тео.

– Я не знаю, зачем он приехал. Но подслушала их разговор с принцем Келаном и думаю, что между герцогствами не все так гладко.

Теперь все внимание Анники обращено ко мне:

– Что это значит?

– Келан обвинил Эттора в том, что тот встречался с Канцлерами в Столице. Я не расслышала подробностей, но, похоже, королева об этом не знает. – Я замолкаю на мгновение. – И мне показалось, что герцог Войны и герцог Победы недолюбливают друг друга.

– Келана любят в Столице, а Эттор…. – Анника обдумывает услышанное. – Полагаю, они соперничают. – Она серьезно смотрит на меня. – А вот то, что ты узнала про Канцлеров, может быть полезно.

– Прости меня, – внезапно выпаливает Тео и вытирает рот мокрым рукавом. – Я подверг тебя опасности. Подверг опасности всех нас.

Ахмет снова похлопывает его по плечу:

– Все в порядке, сынок. Это не твоя вина.

– Нет, моя, – выплевывает Тео и поднимает на нас налитые кровью глаза. – Я не знал, что случилось с Мартином, а когда увидел его сегодня… – Он проводит языком по внутренней стороне щеки. – Брат так посмотрел на меня, когда я позвал его по имени. Будто услышал меня.

– Но это невозможно, – тихо говорит Шура.

– Знаю. И понимаю, что выдал желаемое за действительное. Но в тот момент меня волновал только мой брат, – бормочет Тео. – А потом объявились Колонисты. И мне пришлось придумать, как их отвлечь. Я чуть все не испортил. А Мартин….

Анника опускается на колени и прижимает ладонь к его щеке.

– Ты вернулся. Это главное.

– Любой из нас сделал бы то же, – говорю я, чтобы поддержать его.

Тео смотрит на меня:

– Но так не должно быть. Потому что это может привести к тому, что всех отправят в Войну. И я знал, что не следует привлекать внимания.

Анника встает:

– Предлагаю слегка передохнуть и поговорить, когда все успокоятся.

Тео кивает, а по его лицу вновь начинают струиться слезы:

– Прости меня, Анника.

Она выходит из комнаты, и я следую за ней.

– Давай поговорим позже, – увидев меня, повторяет Анника.

Кажется, она считает, что мне тоже нужно время, чтобы прийти в себя.

– Есть еще кое-что, – слегка понизив голос, говорю я. – Это касается брата Тео.

Анника хмурится:

– А что с ним?

Я прикусываю губу:

– Принц хочет использовать его в качестве приманки. Гвардейцы увели его в Зимнюю Крепость.

Она внимательно смотрит на меня:

– Тео знает об этом?

Я качаю головой:

– У меня не было возможности сказать ему об этом.

– Вот и не надо, – говорит Анника. – Сейчас Мартин не тот человек, которого он знал. И чем скорее Тео поймет это, тем быстрее вернется к привычной жизни.

– Но он заслуживает того, чтобы знать об этом, – пытаюсь возразить я, но в моем голосе слышится робость: – Вдруг у нас появится шанс спасти Мартина…

– Он принял таблетку, – перебивает Анника, и взгляд ее янтарных глаз становится жестким. – Его разум больше не принадлежит ему.

Я вспоминаю, как Эттор говорил о том, что творения людей наполнены печалью.

– Но что, если он осознаёт происходящее, но не может никак на него повлиять? Что, если люди, принявшие таблетку, на самом деле заперты в своем собственном разуме?