За то, что я руки твои не сумел удержать…
вернуться

Мандельштам Осип Эмильевич
Шрифт:

«От сырой простыни говорящая…»

От сырой простыни говорящая — Знать, нашелся на рыб звукопас — Надвигалась картина звучащая На меня, и на всех, и на вас… Начихав на кривые убыточки, С папироской смертельной в зубах, Офицеры последнейшей выточки — На равнины зияющий пах… Было слышно жужжание низкое Самолетов, сгоревших дотла, Лошадиная бритва английская Адмиральские щеки скребла… Измеряй меня, край, перекраивай — Чуден жар прикрепленной земли! Захлебнулась винтовка Чапаева — Помоги, развяжи, раздели!.. ‹Апрель› – июнь 1935

«Еще мы жизнью полны в высшей мере…»

Еще мы жизнью полны в высшей мере, Еще гуляют в городах Союза Из мотыльковых лапчатых материй Китайчатые платьица и блузы. Еще машинка номер первый едко Каштановые собирает взятки, И падают на чистую салфетку Разумные густеющие прядки. Еще стрижей довольно и касаток, Еще комета нас не очумила, И пишут звездоносно и хвостато Толковые лиловые чернила. 24 мая 1935

«Римских ночей полновесные слитки…»

Римских ночей полновесные слитки, Юношу Гете манившее лоно — Пусть я в ответе, но не в убытке: Есть многодонная жизнь вне закона. Июнь 1935

«Возможна ли женщине мертвой хвала…»

Возможна ли женщине мертвой хвала? Она в отчужденьи и в силе — Ее чужелюбая власть привела К насильственной жаркой могиле… И твердые ласточки круглых бровей Из гроба ко мне прилетели Сказать, что они отлежались в своей Холодной стокгольмской постели. И прадеда скрипкой гордился твой род, От шейки ее хорошея, И ты раскрывала свой аленький рот, Смеясь, итальянясь, русея… Я тяжкую память твою берегу, Дичок, медвежонок, Миньона, Но мельниц колеса зимуют в снегу, И стынет рожок почтальона. 3 июня 1935, 14 декабря 1936

«На мертвых ресницах Исаакий замерз…»

На мертвых ресницах Исаакий замерз, И барские улицы сини — Шарманщика смерть, и медведицы ворс, И чужие поленья в камине… Уже выгоняет выжлятник пожар — Линеек раскидистых стайку, Несется земля – меблированный шар, И зеркало корчит всезнайку. Площадками лестниц – разлад и туман, Дыханье, дыханье и пенье, И Шуберта в шубе замерз талисман — Движенье, движенье, движенье… 3 июня 1935

«За Паганини длиннопалым…»

За Паганини длиннопалым Бегут цыганскою гурьбой — Кто с чохом – чех, кто с польским балом, А кто с венгерской чемчурой. Девчонка, выскочка, гордячка, Чей звук широк, как Енисей, Утешь меня игрой своей — На голове твоей, полячка, Марины Мнишек холм кудрей, Смычок твой мнителен, скрипачка. Утешь меня Шопеном чалым, Серьезным Брамсом, нет, постой — Парижем мощно-одичалым, Мучным и потным карнавалом Иль брагой Вены молодой — Вертлявой, в дирижерских фрачках, В дунайских фейерверках, скачках, И вальс из гроба в колыбель Переливающей, как хмель. Играй же на разрыв аорты, С кошачьей головой во рту! Три черта было, ты – четвертый, Последний, чудный черт в цвету! 5 апреля – июль 1935

«Бежит волна – волной волне хребет ломая…»

Бежит волна – волной волне хребет ломая, Кидаясь на луну в невольничьей тоске, И янычарская пучина молодая, Неусыпленная столица волновая, Кривеет, мечется и роет ров в песке. А через воздух сумрачно-хлопчатый Неначатой стены мерещатся зубцы, А с пенных лестниц падают солдаты Султанов мнительных – разбрызганы, разъяты, И яд разносят хладные скопцы.

«Исполню дымчатый обряд…»

Исполню дымчатый обряд: В опале предо мной лежат Морского лета земляники — Двуискренние сердолики И муравьиный брат – агат, Но мне милей простой солдат Морской пучины – серый, дикий, Которому никто не рад. Июль 1935

«Не мучнистой бабочкою белой…»

Не мучнистой бабочкою белой В землю я заемный прах верну — Я хочу, чтоб мыслящее тело Превратилось в улицу, в страну: Позвоночное, обугленное тело, Сознающее свою длину. Возгласы темно-зеленой хвои, С глубиной колодезной венки Тянут жизнь и время дорогое, Опершись на смертные станки, — Обручи краснознаменной хвои, Азбучные, крупные венки! Шли товарищи последнего призыва По работе в жестких небесах, Пронесла пехота молчаливо Восклицанья ружей на плечах. И зенитных тысячи орудий — Карих то зрачков иль голубых — Шли нестройно – люди, люди, люди, — Кто же будет продолжать за них? Весна – лето 1935, 30 мая 1936

Вторая тетрадь

«Из-за домов, из-за лесов…»

Из-за домов, из-за лесов, Длинней товарных поездов — Гуди за власть ночных трудов, Садко заводов и садов. Гуди, старик, дыши сладко, Как новгородский гость Садко Под синим морем глубоко, — Гуди протяжно в глубь веков, Гудок советских городов. 6–9 декабря 1936