Шрифт:
«Как на Каме-реке глазу темно, когда…»
I
Как на Каме-реке глазу темно, когда На дубовых коленях стоят города. В паутину рядясь, борода к бороде, Жгучий ельник бежит, молодея в воде. Упиралась вода в сто четыре весла — Вверх и вниз на Казань и на Чердынь несла. Там я плыл по реке с занавеской в окне, С занавеской в окне, с головою в огне. А со мною жена – пять ночей не спала, Пять ночей не спала, трех конвойных везла. II
Как на Каме-реке глазу темно, когда На дубовых коленях стоят города. В паутину рядясь, борода к бороде, Жгучий ельник бежит, молодея в воде. Упиралась вода в сто четыре весла, Вверх и вниз на Казань и на Чердынь несла. Чернолюдьем велик, мелколесьем сожжен Пулеметно-бревенчатой стаи разгон. На Тоболе кричат. Обь стоит на плоту. И речная верста поднялась в высоту. III
Я смотрел, отдаляясь, на хвойный восток. Полноводная Кама неслась на буек. И хотелось бы гору с костром отслоить, Да едва успеваешь леса посолить. И хотелось бы тут же вселиться, пойми, В долговечный Урал, населенный людьми, И хотелось бы эту безумную гладь В долгополой шинели беречь, охранять. Апрель – май 1935 Стансы
1
Я не хочу средь юношей тепличных Разменивать последний грош души, Но, как в колхоз идет единоличник, Я в мир вхожу – и люди хороши. Люблю шинель красноармейской складки — Длину до пят, рукав простой и гладкий, И волжской туче родственный покрой, Чтоб, на спине и на груди лопатясь, Она лежала, на запас не тратясь, И скатывалась летнею порой. 2
Проклятый шов, нелепая затея, Нас разделили. А теперь – пойми: Я должен жить, дыша и большевея, И, перед смертью хорошея, Еще побыть и поиграть с людьми! 3
Подумаешь, как в Чердыни-голубе, Где пахнет Обью и Тобол в раструбе, В семивершковой я метался кутерьме: Клевещущих козлов не досмотрел я драки, Как петушок в прозрачной летней тьме, — Харчи, да харк, да что-нибудь, да враки — Стук дятла сбросил с плеч. Прыжок. И я в уме. 4
И ты, Москва, сестра моя, легка, Когда встречаешь в самолете брата До первого трамвайного звонка: Нежнее моря, путаней салата Из дерева, стекла и молока… 5
Моя страна со мною говорила, Мирволила, журила, не прочла, Но возмужавшего меня, как очевидца, Заметила и вдруг, как чечевица, Адмиралтейским лучиком зажгла… 6
Я должен жить, дыша и большевея, Работать речь, не слушаясь, сам-друг. Я слышу в Арктике машин советских стук, Я помню всё: немецких братьев шеи И что лиловым гребнем Лорелеи Садовник и палач наполнил свой досуг. 7
И не ограблен я, и не надломлен, Но только что всего переогромлен… Как «Слово о полку» струна моя туга, И в голосе моем после удушья Звучит земля – последнее оружье, Сухая влажность черноземных га! Май-июнь 1935 «День стоял о пяти головах. Сплошные пять суток…»